Тут главное – не переусердствовать. Какой толк допрашивать глухого, у которого порваны барабанные перепонки!
– Мил человек, ты до сих пор не понял, в какую беду попал? – улыбнулся я, присаживаясь на корточки рядом с паном Пехоцким. – Точнее, в какое дерьмо вляпался… Учти: если мне нужно получить от тебя сведения, я их получу. Любой ценой. А если я говорю «любой ценой», это так и значит. И меня не волнует твое самолюбие, внешний вид, состояние здоровья и даже сама жизнь. Все это – мусор, не стоящий ломаного гроша. Главное – заставить тебя сказать правду. И я этого добьюсь. С твоего согласия или без него. Но если ты будешь запираться – станешь калекой на всю оставшуюся жизнь. И князь мне за это ничего не сделает. Посмотри на меня и скажи: я похож на человека, который шутит?
Пан Пехоцкий, немного придя в себя, сначала посмотрел на меня очень нехорошим взглядом, в котором смешались испуг, потрясение и ненависть, а потом попытался ударить. После чего, сдавленно скуля, принялся баюкать у груди вывихнутую кисть правой руки.
– Это еще самое начало… – улыбнулся я и посмотрел ему прямо в глаза, сосредоточившись и постаравшись вложить в этот взгляд все то, чему меня долго и успешно учили. Сашка когда-то говорил: «Командир, ты лучше обругай или ударь! Только не надо так смотреть. Словно всю душу наизнанку выворачиваешь!» – Потом у пана будут сломаны все пальцы, один за другим. А если он и тогда не возьмется за ум, мне придется пустить в дело нож…
И я вкратце перечислил, что именно с ним сделаю. Совсем немного, чтобы от страха не тронулся умом. Но эффект все равно был впечатляющим.
Надо отдать должное пану Пехоцкому: ему было страшно, очень страшно, но остатки польского гонора заставляли пока держаться.
– Кат[37]! – чуть не рыдая, с ненавистью выдохнул он. – Не шляхтич, а презренный кат!
– К твоему несчастью, ты сильно ошибаешься, – грустно улыбнулся я. – Не кат, а профессионал. Хорошо обученный профессионал. Разница колоссальная, уж поверь мне… как там тебя? Бронислав? Или тебе больше нравится имя Бронислава? Это тоже можно устроить… – Мой голос стал вкрадчиво-сладострастным. – Всех-то дел: чик-чик – и проблема решена! А немного погодя, когда пан оклемается и окрепнет…
* * *
Через несколько минут, когда я распахнул дверь и почтительно пригласил князя войти, пан Пехоцкий пополз к нему на коленях, истошно вопя:
– Ясновельможный, во имя ран Христовых… Все расскажу, во всем признаюсь, только пусть этот сумасшедший ко мне не приближается!
– Собственно, в его рассказе уже нет необходимости. Он все выложил, до донышка, – пожал я плечами. – Надо отдать должное врагам ясновельможного, план просто превосходный!
Вишневецкий медленно покачал головой:
– Пан первый советник удивляет меня все больше и больше… Так что же они задумали?
И я рассказал будущему королю то, в чем признался обезумевший от страха исполнитель. Он, отвечая на вопросы князя, поведал лишь половину правды. Да, его действительно подослали, чтобы улучить удобный момент и убить Вишневецкого. А вот сцена с раскаянием была придумана и являлась частью всего замысла. Организаторы здраво рассудили, что у их человека тогда будет гораздо больше возможностей попасть на службу к Вишневецкому! Ведь всем известно, что князь придирчиво рассматривает каждого кандидата. А тут – человек падает на колени и со слезами кается в задуманном злодействе. Элементарное чувство благодарности не позволило бы князю ни прогнать его с глаз долой, ни тем более казнить: ведь сам же предупредил, никто не тянул за язык!
Глаза князя вспыхнули, губы плотно сжались.
– Все так и есть?! – срывающимся от гнева голосом спросил он Пехоцкого, распростертого у его ног.
– Да, ясновельможный княже! Литосци[38], молю! – всхлипнул шляхтич.
Вот тут-то Вишневецкий сделал то, чего даже я, при всем своем опыте, не ожидал. С яростным воплем: «Лайдак!» он стремительно размахнулся и огрел Пехоцкого по голове… калейдоскопом, который продолжал держать в правой руке. Тонкостенная деревянная трубка, не рассчитанная на такую нагрузку, развалилась на куски, осколки стекла и драгоценные камни так и брызнули во все стороны…
– Тысяча дьяблов! – воскликнул князь, почти сразу же пришедший в себя. – Прошу прощения у пана Анджея! Такая чудесная вещь испорчена, и из-за кого?! – он, клокоча от ярости, уставился на виновника. – Пан Леопольд, немедля убрать отсюда этого мерзавца! Видеть его не могу! Под замок, на хлеб и воду! Потом решу, что с ним делать…
Дождавшись, когда Пехоцкого вытащили из зала, Иеремия смущенно произнес:
– Пане, у меня просто нет слов, чтобы выразить мою благодарность! Подумать только, я всегда гордился своей проницательностью, и что же? Позволил обвести себя вокруг пальца, поверил этому негодяю! Если бы не пан Анджей…
– Это был мой долг, светлый княже, только служебный долг.
– Скромность – качество, присущее истинно великому мужу! – одобрительно кивнул Вишневецкий. – Но в любом случае пан получит достойную награду. И у меня есть еще одна просьба… – он замялся.
– Изготовить новый калейдоскоп? – улыбнулся я.
– Да! И по возможности скорее!
Глава 24
Будто вернулся тот день, когда Степку Олсуфьева в царских покоях бил нервный озноб. Хотя он не стоял перед Государем и Великим Князем всея Руси, а сидел напротив молодой красавицы. А может, именно поэтому… Бедный новик не знал, куда глаза девать. Сам себе казался смешным, нелепым, ему очень хотелось оказаться где-нибудь подальше. И в то же время чувствовал и понимал, что не найдется силы, способной сдвинуть его с места.
– Почему пан Стефан так странно смотрит на меня? – улыбнулась окаянная баба, лишившая новика покоя, забавно выговаривая его имя на польский лад. – Разве я чем-то пугаю его или плохо выгляжу?
Бедный Степка собрал все оставшееся мужество и кое-как выдавил: да ни в коем разе, да боже упаси!
«Сидел бы в Посольском приказе, бумаги читал… Ох тяжка ты, служба государева!»
Будто догадавшись, что творится в его душе, Елена немного отвела глаза в сторону, чтобы не глядеть прямо в лицо Степки и не вгонять в краску.
– Надеюсь, пан Стефан не будет в претензии из-за моего любопытства. Что поделаешь, вот такие мы, женщины! Посланец из далекой и загадочной страны – это же так интересно!
«То ли завлекает, то ли и впрямь просто любопытствует…» Степка вспотел от смущения и умственных усилий, но утереть пот не решался: кто знает, не сочтет ли она это невежеством. Однако же грех упускать такую возможность. Ясно велено: завести дружбу с
