не выдержал я.
– Минутку терпения, пане. Сейчас дойдем и до этого.
Судя по словам Пехоцкого, канцлер Оссолинский действовал с ведома и одобрения самого короля Речи Посполитой Яна-Казимира, а также великого коронного маршалка Казановского: эта троица отчего-то решила, что князь Иеремия начал представлять смертельную угрозу для государства, а потому его нужно уничтожить. Шляхтичу посулили щедрую награду: уплату всех долгов, в коих он запутался с ног до головы, точно муха в паутине, а также изрядную сумму денег и королевскую протекцию по службе – после успешного выполнения задания.
– Лайдаки! – гневно сдвинув брови, воскликнул Вишневецкий. – Понимали, что в открытом столкновении у них нет шансов, и решили нанести предательский удар в спину! И ведь не уличишь: отрекутся от исполнителя, сделают вид, что впервые слышат о нем.
– Лайдаки-то лайдаки, но пусть твоя княжеская милость не гневается так, ведь все идет по плану! По тщательно обдуманному и проработанному плану, – улыбнулся я. – Дай бог здоровья дурачку Беджиховскому!
Иеремия недоверчиво поднял брови:
– Так пан первый советник полагает, что этот негодяй все же попал к Хмельницкому и развязал язык? И что самозваный гетман сообщил все в Москву?
– Без сомнения. Иначе с чего вдруг в Варшаве поднялся такой переполох? Почему король с канцлером и маршалком решились на столь опасное дело, рискуя озлобить всех магнатов и довести дело до междоусобицы? Ведь ясновельможный князь раздражал их и раньше, но они даже не помышляли ни о каком убийстве! Отчего же вдруг случилась такая резкая перемена? Ручаюсь чем угодно: из Москвы повеяло холодом. Наверняка или прибыл посол с претензией, или, что более вероятно, пришло письмо от самого царя. И содержание его было таким, что этой троице стало по-настоящему страшно. То есть русский царь сильно разозлился, и дело запахло войной. А что могло его так разозлить? Да те самые сведения про пана первого советника и княжну Милославскую, которые передал Беджиховский!
– Да, возможно… Более чем возможно! – кивнул Вишневецкий, немного подумав.
– Другого объяснения я просто не вижу. Вот потому-то они и решили, что ясновельможный князь стал представлять угрозу для всего государства. Собрались срочно устранить эту угрозу любой ценой, чтобы не было войны… Вот потому-то и подослали убийцу, который, на наше счастье, так удачно и вовремя то ли струсил, то ли раскаялся. Кстати, а где он сейчас?
– Я позволил ему остаться здесь и записал в свой реестр. Ведь отправить его обратно – обречь на верную смерть. Хвала Езусу, черная неблагодарность пока еще не входит в весьма длинный перечень моих недостатков, – усмехнулся Иеремия. – В конце концов, он добровольно во всем признался, не пытаясь убить меня. Позже решу, где лучше его использовать.
– С позволения ясновельможного, мне бы хотелось допросить этого человека…
– Сию минуту распоряжусь, чтобы его привели. Вот только зачем? – удивился Иеремия. – Уверяю, он рассказал все. Ему не пришлось даже угрожать, слова так и лились.
«Меня терзают смутные сомненья!» – хотелось произнести нетленную фразу из фильма про Ивана Васильевича. Вслух же я ответил:
– Когда речь идет о жизни и безопасности будущего короля, а главное – творца истории, никакая предосторожность не будет лишней!
* * *
Елена потянулась всем телом, закинув руки за голову, как довольная, разнежившаяся кошка.
– Ох, Богдане! А ты не боишься, что этот новик мне понравится? – улыбнулась она, подпустив в голос точно рассчитанную дозу ласкового ехидства.
– Да он же еще хлопец! – снисходительно отмахнулся гетман, пожирая любимую горящими глазами. Голос Хмельницкого прозвучал как-то хрипло, напряженно.
– Ну, смотри… Все сделаю, как ты велел. Раз это для тебя так важно.
– То не веление, а просьба… Ой, ластивка моя! Коханая!
– Любый мой… Может, хватит? И так уже к вечере дело идет…
– Ты – моя вечеря! Самая вкусная и пышная! Столько не виделись…
* * *
Я с доброй улыбкой слушал взволнованную речь молодого поляка, время от времени кивал и даже сочувственно вздыхал. Всем своим видом демонстрировал дружелюбие и понимание: такого страху натерпелся человек, через такое ужасное искушение прошел! А в душе все больше и больше убеждался: врет, паскуда. Точнее, не говорит всей правды. Уж в этом-то готов был поклясться, человек с моим опытом просто не мог ошибиться в подобной ситуации.
– Проше пана, мне не совсем ясно… – И я снова задавал вопросы, на первый взгляд простые и естественные, временами даже повторяясь. Судя по недовольному лицу пана Дышкевича, начальник княжеской стражи начал терять терпение. Да и Иеремия пару раз недоуменно поднимал брови. Все же понятно, к чему попусту терять драгоценное время?
– Верно ли я понял, что пан Пехоцкий… – Снова звучали вежливые вопросы. И вот теперь уже терпение стал терять несостоявшийся убийца. Если бы князь с самого начала не предупредил: «Пан должен отвечать на вопросы моего первого советника со всей полнотой и искренностью, как если бы они исходили от меня самого!» – думаю, поляк бы не выдержал и вскинулся: «А с какой, собственно, стати?!.»
Дышкевич шумно засопел и демонстративно прикрыл рот могучей ладонью, зевая. Счастливчик ты, «Стивен». Тебе, как всегда, все ясно…
– Что же, теперь общая картина мне совершенно понятна! – все с той же доброй улыбкой воскликнул я. – Со всем почтением прошу ясновельможного князя оставить меня наедине с паном Пехоцким. Ненадолго, всего на несколько минут.
Иеремия недовольно нахмурился. Но тут же взял себя в руки, приняв прежний бесстрастный вид.
– Раз пан первый советник считает это необходимым… – Князь поднялся с кресла и пошел к выходу, жестом приказав Дышкевичу следовать за ним.
– И еще осмелюсь попросить: не обращайте внимания ни на какие звуки, которые могут доноситься отсюда! Так надо в интересах дела… Ну-с, пане, а теперь продолжим нашу увлекательную беседу! – обратился я к Пехоцкому, дождавшись, пока закроется дверь. – Точнее, это будет не беседа, а исповедь.
Лицо шляхтича сначала побагровело, потом побледнело. На лбу выступили мелкие капли пота.
– Как пан первый советник прикажет его понимать? Разве он ксендз? К тому же мы не в исповедальне…
– Заткнись, лайдак, и внимательно слушай! – я специально заговорил резким, грубым тоном, обращаясь к шляхтичу во втором лице[36]. – Ты можешь задурить голову князю, но не мне. Со мной такие фокусы не пройдут.
– Да что пан первый советник себе позволяет?! – взвизгнул шляхтич. – Я потребую сатисфа…
Договорить он не успел, согнувшись пополам, упав на колени и судорожно глотая воздух широко раскрытым ртом. После чего получил по ушам раскрытыми ладонями. Больно, эффективно, следов не оставляет, сразу же дает понять человеку, что шутки кончились и разговор пойдет очень серьезный.
