— Где вы тогда работали?
— Я был сторожем на кладбище. Мне тогда двадцать три года исполнилось, а никакого образования не было. Отец в коммунальном хозяйстве работал, мусорщиком, мать ходила квартиры убирать. И я, само собой, сразу после школы работать пошел. Рассыльным был, грузчиком. Жили мы бедно, семья большая, постоянно нуждались в деньгах.
— А как вы стали садовником?
— Работал одно время в садоводстве в районе Свартшё. Хозяин был ничего мужик, платил за мое обучение. И на курсы шоферов послал. У него был грузовик, я возил овощи и фрукты на рынок.
Хелльстрём сделал глубокую затяжку и потушил сигарету.
— Как же вы и с работой, и с ребенком управлялись? — спросила Оса.
Мартин Бек слушал, попивая чай.
— Так и управлялся. Когда она была совсем маленькая, брал ее с собой. Как в школу пошла, до вечера сама о себе заботилась. Не ахти какое воспитание, конечно, да что было делать.
Он отхлебнул чая и с горечью произнес:
— Вот и вышло то, что вышло.
— Когда вы переехали сюда, в Юрсхольм?
— Это место я получил десять лет назад. За этот вот сад — бесплатная квартира. Взял я еще несколько садов, уже для заработка, выходило прилично. Думал, что и Кики здесь будет хорошо — и школа получше, и окружение, дети из культурных семей. Да только не сладко ей приходилось. У всех товарищей по классу богатые родители, роскошные дачи, и она стыдилась нашего дома, никогда не приводила подруг.
— У Петрусов дочь примерно в том же возрасте. Какие у них были взаимоотношения? Как-никак соседи.
Хелльстрём пожал плечами.
— Даже в одном классе учились. Но вне школы не встречались. Дочь Петрусов смотрела на Кики сверху вниз. Да и вся их семья так смотрела.
— Вы были также шофером у Петруса?
— Собственно, это не входило в мои обязанности, но я часто возил его. Когда они сюда переехали и наняли меня садовником, о месте шофера речи не было. Только приплачивали за то, чтобы следил за их машинами.
— Куда вы возили директора Петруса?
— В город — в его контору и другие учреждения. Иногда на приемы.
— И в Рутебру приходилось возить?
— Приходилось — раза три-четыре.
— Какого мнения вы были о директоре Петрусе?
— Да никакого. Работодатель, и все тут.
Подумав, Оса спросила:
— Вы ведь шесть лет у него работали, верно? Хелльстрём кивнул.
— Около того. С тех пор, как они построили тут дачу.
— За это время, наверно, немало с ним переговорили. Хотя бы в машине.
Хелльстрём отрицательно покачал головой.
— В машине мы никогда не разговаривали. А так-то речь шла все больше о саде.
— Вы знали, какие фильмы снимал директор Петрус?
— Я не видел его фильмов. В кино почти не хожу.
— Вы знали, что ваша дочь снималась в одной из его картин?
Он снова покачал головой.
— Нет.
Оса внимательно смотрела на него, но он отвел глаза. Потом спросил:
— В массовке, что ли?
— Она снималась в порнографическом фильме. Он быстро глянул на нее:
— Нет, я этого не знал.
Она продолжала смотреть на него. Подождав, сказала:
— Вы, должно быть, сильно привязаны к дочери. Сильнее, чем большинство отцов. И она к вам. Ведь у вас и у нее больше никого не было.
Хелльстрём кивнул.
— Да, только мы двое. Во всяком случае, пока она была маленькая, я жил только ею.
Он выпрямился, закурил новую сигарету.
— Но теперь она взрослая, сама себе хозяйка. Я больше не собираюсь вмешиваться в ее жизнь.
— Что вы делали в то утро, когда был убит директор Петрус?
— Работал здесь, надо полагать.
— Вы ведь знаете, о каком дне идет речь, это было в четверг шестого июня.
— Я редко отсюда отлучаюсь, и мой рабочий день начинается рано. Должно быть, и тот четверг ничем не отличался от других дней.
— Кто-нибудь может подтвердить, что вы были здесь? Скажем, кто-нибудь из ваших работодателей?
— Не знаю. У меня ведь такая работа, самостоятельная. Делай, что положено, а когда делаешь, роли не играет. Но обычно я приступаю около восьми. — Помолчав, он добавил: — Я его не убивал. У меня не было для этого никаких причин.
— Возможно, — вступил Мартин Бек. — И все-таки было бы неплохо, если бы кто-нибудь мог подтвердить, что вы находились здесь утром шестого июня.
— Не знаю, кто бы мог это сделать. Я живу один. Когда не занят в саду, вожусь в сарае. Всегда какое-нибудь дело находится.
— Пожалуй, придется нам все-таки поговорить с вашими работодателями и другими людьми, которые могли вас видеть, — сказал Мартин Бек. — На всякий случай.
Хелльстрём пожал плечами.
— Это когда же было. Я и сам не помню, чем занимался в то утро.
— Да, не так-то легко вспомнить, — поддакнул Мартин Бек.
— А что произошло в Копенгагене, когда вы встретили дочь? — спросила Оса.
— Ничего особенного. Она жила в маленькой квартирке, где принимала своих клиентов. Так прямо и сказала. Болтала что-то о предстоящих съемках в кино, дескать, нынешнее занятие только временное, и оно ее вполне устраивает, потому что она хорошо зарабатывает. Но все равно, как только начнет сниматься, оставит проституцию. Обещала писать, но я до сих пор не получил ни строчки. Вот и все. Выпроводила меня через час и сказала, что не поедет домой. Дескать, и мне незачем больше приезжать. А я и не собираюсь. Я ее совсем вычеркнул. Махнул рукой.
— Давно она ушла из дому?
— Да сразу, как только школу кончила. Жила у подруг в городе. Иногда наведывалась сюда. Довольно редко. Потом и вовсе пропала, и наконец я выяснил, что она в Копенгагене.
— Вы знали о ее отношениях с директором Петрусом?
— Отношениях? Какие у них могли быть отношения. Может, она и снималась у него, а так-то она для него была всего лишь дочерью садовника. И для всего их семейства. Оттого небось и не захотела жить в этом поселке снобов, где неимущих ни во что не ставят.
— Вы не знаете, дома сейчас кто-нибудь из ваших хозяев? — спросил Мартин Бек. — Я бы сходил, спросил, видели вас в то утро или нет.
— Не знаю. А вы проверьте. Да только вряд ли они следят, чем я занимаюсь.
Мартин Бек подмигнул Осе и встал. Оса налила еще чаю себе и Хелльстрёму и откинулась поудобнее на диване.
Хозяйка оказалась дома и на вопрос Мартина Бека в самом деле ответила, что ей не приходило в голову следить за садовником, лишь бы он делал все, что положено. К тому же он работает и на других участках, уходит и приходит, когда ему надо.
