хлеб у нас и корм
Будем сыты мы всегда…
Потяните же волы
Вспашем землю поскорей.
Пусть не скажет мне сосед,
Что ленивы были вы!..
Пел эту песню, как оказалось, Асо, который неподалеку пахал. Я подошел к нему.
— Бог в помощь! — сказал я.
Асо принял мое приветствие и продолжал свою работу. Я спросил его, соответствует ли действительности то, что говорилось в его песне, действительно ли его положение таково, что он зимой будет обеспечен хлебом, а его скот кормом? Он ответил, что мы обыкновенно поем о том, чего нет и добавил, что лучше работать бесплодно, чем сидеть без дела, ибо безделье удел мертвых.
— Эта земля не помещичья, — сказал он.
— А чья же?
Он ответил, что эту пашню его отец купил у жены какого-то курда, которая сильно нуждалась и вынуждена была продать свою землю и поэтому за нее Асо не платит налог, она собственная и свободна от налогов. Когда я высказал мнение, что хорошо было бы, если б каждый крестьянин владел клочком земли, Асо ответил, что правда, это было бы хорошо, если б только позволили. Затем он добавил, что ведь у крестьян нет денег, чтоб купить землю, а если и покупают, то помещики начинают враждовать и притеснять их — то воды не дают для орошения, то подсылают своих людей, которые портят посевы, то поджигают стога жатвы, одним словом, делают все, чтобы отбить у крестьян охоту иметь собственную землю, и чтоб крестьянин вечно оставался при убеждении, что он без помощи и покровительства «ага»-помещика не в состоянии жить…
— Ты своими собственными глазами видишь, — продолжал Асо, — что у меня за поясом два пистолета, а к ярму привязано и ружье. Для чего все это? Ведь я здесь пашу и казалось бы на что оружие, с кем же я собираюсь воевать? Но оказывается, оружие нужно. Враг вечно стоит за нашей спиной. Того и гляди нагрянут курды с пиками и с пением «ло-ло». Того и гляди, вылетят из ущелья, отпрягут волов и айда, угонят. Все время надо зорко следить, ухо держать востро, а то не успеешь оглянуться, как волы исчезнут, и тогда поди да паши землю! Но пока со мной они, — он указал на пистолеты, — сам черт не угонит волов Асо!..
— Но ведь тоже может случиться и с теми работниками, которые пашут на помещика?
— Нет, брат, помещики сами грабят своих работников, но не позволяют, чтоб другие грабили их покорных рабов. Везде всякий зверь защищает свою добычу от других зверей…
— Безразлично кто грабит, сами или чужие. Ведь и в том, и в другом случае работник-крестьянин оказывается ограбленным.
— Нет, не безразлично. Ты, вероятно, знаешь, басню о курице, которая ежедневно несла своему хозяину по золотому яичку. Рабочий-земледелец является именно такой курицей для «ага»-помещика, поэтому этот последний его не убивает, чтоб сразу вынуть из живота его сокровище. Он оставляет его жить, чтоб тот нес ему золотые яички. А разбойники его не жалеют и думают сразу разбогатеть, поэтому они и не щадят жизни работника…
— В течение какого времени ты успеешь вспахать эту полосу земли? — спросил я, желая переменить тему разговора, который производил на меня гнетущее впечатление, так как я думал: чем же гарантирован крестьянин, если ему нужно всегда с оружием в руках защищать от нападений и свой скот, и плоды своего труда. Тем более, что, думал я, ведь не всякий крестьянин сын охотника Аво, умеющий обращаться с оружием и пользоваться им, что могут сделать те, у которых нет даже простого ножа?
Асо, видимо, не расслышал меня и мне пришлось повторить свой вопрос.
— Ежели бог поможет, то не трудно вспахать. Правее, Марал! — крикнул он красному волу. — Видишь, созвездие «Алуга» было там — он указал на небо — когда я начал сегодня пахать — и вот, как видишь, я вспахал порядочно. Благословен ранний труд, а то, когда солнце уже поднялось, не только грешного человека, но и бессловесное и неразумное животное не следует заставлять трудиться. Солнце прямо жжет, дышать невозможно. Ну, Джейран, чего ты дохнешь! — обратился он на этот раз к серому волу.
И его волы словно понимали указания своего хозяина — так они разумно вели себя. Но, видимо, Асо хотел избавиться от меня, так как я отрывал его от дела своими расспросами, и он сказал;
— Ты любишь свежие огурцы, Фархат? Если любишь, поди вон там, в траве я спрятал несколько огурцов, чтоб сохранить их холодными. Возьми их и покушай. Это хорошо действует на сердце. Если у тебя нет ножа, то на, мой, бери и иди…
Я поблагодарил его, сказав, что не имею привычки натощак есть фрукты, и простившись с этим трудолюбивым работником, удалился.
Вспомнились мне слова Асо: «Лучше бесплодно трудиться, чем оставаться без дела, так как безделье удел мертвецов». И снова я погрузился в думы. Тогда я не понял значения этих слов, по теперь стал понимать. Труд, как он ни был невыгоден, все же в конце концов вознаградит человека, принесет ему пользу, труду принадлежит главное — будущее. А безделье, на самом деле — смерть. Как бы напрасно не проливал свой пот работник, каким бы отчаянным ни было его положение, он ведь все же действует, он борется с препятствиями, которые мешают его существованию, в нем не умирает сила самосохранения. И в этой борьбе на жизнь и на смерть он готовит себя для того боя, когда воцарятся право и справедливость, когда он избавится от притеснений и эксплуатации «ага»-помещиков. Тогда настанет царство рабочего человека, того самого человека, который имеет дело с верной и чистой природой, который не хочет добывать себе пропитание посредством эксплуатации труда других, таких же, как он сам, людей…
Да, эта истина тогда была еще непонятна мне. Только я, я один был без дела среди этих огромных пространств, где все были заняты трудом. Кто ввел меня в заблуждение, кто убил во мне влечение к труду? — спрашивал я. И вспомнил опять отца Тодика, который поучал своих учеников, говоря им: «Человек должен жить, как птицы небесные, которые не пашут, не сеют, не жнут, но всегда сыты, ибо бог доставляет им пищу». Эти слова он не из своей головы выдумал, их он взял из книги. И опираясь на них, отец Тодик развивал эту мысль дальше: «Не нужно, мол, заботиться о земной, о здешней жизни, потому что она преходяща». Он говорил далее, что господь
