а не из-за нас.
Теперь во всем этом появился какой-то смысл, хотя… Я сражаюсь с известными мне фактами. В восьмидесятых годах действовали суды по семейным делам, это были не темные века. Если у отца был роман, то почему мать не стала за нас бороться? Как потерпевшая сторона, она без большого труда получила бы право на опеку. После этого отец съехал бы от нас и зажил со своей любовницей, а мы остались бы с мамой в Лондоне. Нам не пришлось бы пересекать всю страну и начинать все сначала. Чем больше я об этом думаю, тем яснее становится, что смысла в этом нет никакого.
27
Вот и сочельник. Сегодня моя лучшая подруга выходит замуж. Знаю, мне положено за нее радоваться. От лучшей подруги не ждут ничего другого. Я должна разделять ее воодушевление, ее мечты о прекрасном будущем с Грегом. Но, вытираясь после душа, я ловлю себя на отупляющем чувстве утраты. Не уверена сейчас, что сумею изобразить счастье. Никогда еще не чувствовала такого одиночества.
По моей щеке сбегает одинокая слезинка, я смахиваю ее тыльной стороной ладони. У меня нет привычки прилюдно лить слезы. Для такого представления нужны по-настоящему глубокие переживания, а с ними у меня все туго. Понимаю, любовь – это выученное поведение. Если вы ее не знали, то попробуйте, продемонстрируйте ее другим. Думаю, отец, Майкл, возможно, даже мама по-своему меня любят, но вряд ли то, что я успела испытать, научило меня сопереживанию. Их любовь – все равно что перышко на пляже: там, где оно коснулось песка, не остается следа.
Бет всегда, при любых обстоятельствах была рядом со мной. Она заботилась обо мне в школе, где на меня косо смотрели из-за странного поведения моего папаши. Теперь она задает мне важные, но трудные вопросы, которые мне не нравится задавать самой себе, и старается, чтобы они не оставались без ответа. Она понимает ход моих мыслей и умеет договаривать за меня. Она предвидит мои потребности, опережая меня саму. Если в моей маленькой убогой жизни и существует любовь, то она целиком исходит от Бет.
А теперь и она меня покидает.
Я яростно растираю бледную кожу у себя на плечах, так стараюсь, что нервные окончания не выдерживают и начинают протестовать. Знаю, мне лучше перестать, не то останутся следы, просвечивающие сквозь ткань моего платья подружки невесты, но, причиняя себе боль полотенцем, я отвлекаюсь от сердечной боли. Недолгое ощущение даже доставляет удовольствие, как расчесывание укуса насекомого. Я думаю о Бет, о том, что ей будет нужно от меня сегодня, и опускаю полотенце. Я успела содрать кусочек кожи, пострадавшее место розовеет, на нем выступает кровь. Я наблюдаю за капельками крови, завороженная безупречностью этих крохотных сфер. Я не причинила себе большого вреда, бывало куда хуже.
Кровотечение быстро прекращается. Я убираю кровь комком туалетной бумаги, и вскоре на пострадавшем месте остается всего лишь красная припухлость, которая будет незаметна под платьем. Уверена, вид моей обожженной руки отвлечет всех от легкого несовершенства моего плеча.
Я с тяжким вздохом выпрямляюсь, смотрю на свое отражение в запотевшем зеркале и радуюсь, что оно нечеткое.
«Довольно! – приказываю я себе. – Соберись, Кара. Сегодняшний день принадлежит не тебе».
Мы с Бет встречаемся в салоне красоты. Мне укладывают волосы, и мы возвращаемся к ней домой, чтобы примоститься там на диване с тарелкой мелко нарезанных сэндвичей с копченым лососем. Мы откусываем по маленькому кусочку, как будто боимся, что нормальные куски каким-то образом испортят наши прически. В углу комнаты мерцает украшенная елка.
– Удивляюсь, что тебе хватило сил нарядить елку! – говорю я ей. – На Рождество тебя не будет дома, елка встретит тебя, когда ты уже вернешься из свадебного путешествия.
– Я сюда не вернусь, – отвечает Бет торжественным тоном. – Прошлый вечер был для меня последним здесь.
– Конечно, – киваю я, скрывая боль при мысли о предстоящих переменах. Больше нам с ней не сидеть вдвоем на этом старом диване и не строить планов о том, что бы мы изменили в мире. Мне не перенести ожидающую меня потерю. – Лично я могу думать только о сегодняшнем дне, завтрашний уже за пределами моего воображения, – вру я. – Как ты поступишь со своим коттеджем?
– Грег считает, что его следует продать, а я не хочу. В этом я ему не уступлю. Лучше сдавать дом студенткам медучилища.
– Думаешь, это разумно? – говорю я со смехом. – Помнишь себя студенткой?
– Я отберу спокойных и ответственных… – Она сбивается и окидывает взглядом такую знакомую комнату. – Сама не верю, что съезжаю, Ка. Я выхожу замуж! Теперь все будет совершенно по-другому…
Я тянусь к ней и глажу ее по щеке.
– Нет, не все! – Думаю, она меня понимает.
День идет строго по расписанию. Бет очень красива в своем платье. Идя за ней по проходу к алтарю, я слышу шепот одобрения и чрезвычайно горда собой. После церемонии Грег отводит меня в сторону.
– Спасибо тебе за все, что ты сделала, Кара, – торжественно говорит он. – Сама знаешь, сначала у меня были сомнения, но теперь я отдаю тебе должное. Ты справилась! Бет потрясающе выглядит в твоем платье. Я и не подозревал, до чего ты способная. Прости, что раньше я не вполне тебе доверял.
Я ему не верю. Кривоватая у него улыбка. Может быть, его тон кажется мне фальшивым из-за напряжения этого дня или из-за шампанского, но я, вопреки своей привычке, подозреваю его в неискренности. Интересно, знает ли он, что я его не выношу? Уверена, он считает, что я дурно влияю на его молодую жену. Откровенно говоря, он прав, что меня опасается.
– Рада была помочь, – сладко отзываюсь я с деланой улыбкой под стать его. Меня тянет высказаться насчет удвоенной значимости моего достижения из-за установленного им нечеловечески короткого срока, но я сдерживаюсь. Он знает, что его попытка поставить мне подножку провалилась. Если бы это была война, то победа осталась бы за мной. Но, разумеется, это не война, о чем я напоминаю себе, пока он болтает об аристократическом происхождении одного из шаферов. Все-таки теперь Грег – муж моей лучшей подруги, придется мне с этим свыкнуться. Но я напоминаю себе и о том, что не обязана им восторгаться.
Ко времени первого танца уже преобладает рассеянное настроение: все знают, что через считаные часы к ним в печную трубу спустится Санта-Клаус. Гости начинают расходиться. Мало кто согласился на предложенный номер в гостинице. К полуночи в баре остается горстка
