все твои деньги на счет. Можешь проверить, вся сумма на месте.
Тася изумленно вскинула на него глаза. Что это? Где подвох? Но Вадим заторопился, как будто боялся не успеть сказать всё, что заготовил заранее.
— Ты прости меня, Тася! За всё прости! Я не знаю, что на меня нашло… Правда… — Вадим горестно вздохнул и отвернулся.
С минуту он пристально рассматривал, как мимо идут люди, возвращаются шумной стайкой из школы дети, поднимаются по крыльцу или выходят на улицу читатели библиотеки, прижимая к себе стопку книг. Так и не повернув головы, он продолжил.
— Я злился. Я так злился. На тебя, на весь мир! А главное, на себя… Тошно! Знаешь, как мне тошно… Запутался, как муха в паутине…
Он снова замолчал. Тася продолжала теребить розовый бант на коробке. Вадим решился на нее посмотреть. В ее длинных ресницах запутались солнечные зайчики. — «Какая она красивая», — совершенно искренне подумалось ему.
— А помнишь, Тася, помнишь, как мы ездили с тобой на озеро? Помнишь, наше любимое место? Ты еще там увидела бобровую хатку… Помнишь? Ты еще смеялась и говорила, что мы похожи на этих бобров… Всё в дом. А я помню твои глаза в тот момент. Такие светлые, распахнутые, бескрайние, прямо как само озеро перед нами. Помнишь, как мы были счастливы? — помолчав, обронил Вадик.
Тася с сочувствием и жалостью посмотрела на него. Он заметил и застеснялся, опустил ресницы, прикусил губу, напряженно нахмурился.
— Если хочешь, Тась, я уеду из квартиры. Перебирайся туда. А я… я начну всё сначала. И докажу тебе, что я не тряпка…
— Я бы все равно не смогла жить в той квартире, — задумчиво сказала Тася. — Не надо, Вадим. Ничего не надо. Спасибо, что вернул деньги, а остальное… Остальное неважно… Я пойду, обед давно кончился, меня будут искать…
— Нет, подожди! — воскликнул он. — Подожди. Если хочешь, я продам квартиру и половину денег отдам тебе. Так будет честно… Ты сможешь купить себе жилье.
Тася отрицательно покачала головой и собралась уже выйти из машины, как вдруг Вадим крепко схватил ее за руку и начал убеждать, что сделает именно так и совсем скоро переведет ей еще денег, что он часто думает о ней и мучается от того, как всё разрушил по глупости и собственными же руками. Его голос становился то громче, то тише, то прерывался, то снова возрастал, он говорил, говорил, говорил…
И Тася слушала. Как завороженная. Словно попала под гипноз чернявой золотозубой цыганки в пестрых грязноватых по подолу юбках. Стоит, замерев на месте, и послушно кивает головой. Вот только прямо на глазах исчезают не деньги, колечки и сережки, а ее решимость и уверенность, что Вадим — это прошлое.
Глава 24
К вечеру нестерпимо разболелась голова. Расставшись с Вадимом, Тася весь день гоняла по кругу одни и те же мысли. Они монотонно крутились, как белье в барабане стиральной машины.
Вспоминала слова Варвары Аркадьевны о том, что нужно верить не только в Бога, но и в человека. Вадим вернул деньги, получается, не такой он плохой, каким хотел бы казаться. Тася всегда видела в нем хорошее. Все этому удивлялись.
Вадим — махровый эгоист, думающий только о себе. Окружающие пожимали плечами и старались не иметь с ним общих дел. Трудно. Тянет одеяло на себя, не терпит критики, обижается, как ребенок, может в отместку сделать мелкую пакость. Скользкий, как однажды сказал о нем один из преподавателей.
И только Тася чувствовала, что за всем этим наносным самодовольством скрывается ранимый и неуверенный в себе человек. Надел маску высокомерия, а стоит поскрести ногтем слой сажи, как под ним обязательно блеснет позолота. Сначала тусклая, а потом всё ярче и ярче.
Тася знала, что Вадим мог быть заботливым и внимательным, щедрым и искренним. Редко, но такое бывало. Как осенью сквозь хмурые низкие облака изредка пробивается тонкий золотой луч солнца, так и в Вадиме иногда открывались добрые качества.
Однажды Тася заболела. Поднялась высокая температура, которая держалась несколько дней и не сбивалась никакими лекарствами. Вадим взял отгулы на работе, искал врачей и поднимал все свои связи, консультировался с матерью, какие народные средства можно использовать и даже за безумные деньги пригласил на дом гомеопата.
Долго потом в аптечке лежали пачки с круглыми сладкими шариками, пока не истек срок хранения. За чудо-лекарством Вадим не поленился съездить на другой конец города, да еще и отстоял длинную очередь. Поправилась Тася также неожиданно, как и заболела. Проснулась утром, а температуры больше нет.
Вадим, впрочем, тоже сразу потерял к ней интерес. Этим всплеском заботы он словно опустошил весь накопленный ресурс сопереживания, доступный ему в принципе. Поэтому уже на следующий день с каменным лицом выслушивал оправдания Таси, почему она не успела приготовить ужин, а потом демонстративно уехал и вернулся только ночью. Тася не спала, нервничала, прислушивалась и ждала, меряя шагами квартиру.
Варвара Аркадьевна заметила, как грустна и бледна Тася за вечерним чаепитием. Головная боль становилась всё сильнее и, в конце концов, девушка извинилась и отправилась к себе. Хотелось зарыться в постель и не высовывать носа. В голове бушевала буря. В шумных волнах кружились корабли-мысли, которые разбивались о камни и превращались в осколки-мыслишки.
Они преображались в обрывки воспоминаний, картинки, где Вадим нежно держит ее за руку у озера, где он с ледяным взглядом укоряет ее за опоздание на концерт, где раздраженно поджимает губы, когда она рыдает над очередным тестом, где смотрит на нее с отчаянной надеждой в машине и клянется, что совершил ужасную ошибку.
Тася выпила таблетку и крепко заснула. Но и во сне она кого-то спасала, от кого-то убегала, куда-то падала и звала на помощь.
А под утро буря утихла, уступая место рассвету. По измученному лицу девушки скользнул веселый солнечный луч, под окнами в кустах сирени защебетали птицы, тихой трелью прозвонил будильник.
Тася открыла глаза и еще некоторое время лежала неподвижно, прислушиваясь к легкому звону посуды на кухне и запаху гренок, которые с таким удовольствием готовила Варвара Аркадьевна к завтраку.
Тася улыбнулась: лентяйка. Она знала, что хозяйка уже давно проснулась, держась за спинку стула, выполнила неизменные па и протерла лицо, шею и декольте кубиками льда. Сейчас Тася выйдет из комнаты и увидит прямую спину в кипенно-белой блузке, высоко забранные седые волосы и нетерпеливо постукивающий невысокий каблучок черной туфли.
Тася потянулась, встала и заглянула в зеркало. Под глазами были едва заметные тени, но в голове
