вихрем кружились новые мысли и надежды, как будто жизнь заиграла яркими красками.
С удивлением Тася обнаружила, что в этом предвкушении нового есть всё: поиск и покупка жилья, милые сердцу уютные мелочи, которыми она заполнит свой и только свой дом, новоселье, куда придет Светка с мальчишками и суровым Валентином Петровичем, и приедет Варвара Аркадьевна с чудесным старомодным подарком, много всего…кроме Вадима.
На всякий случай прислушалась к себе снова и даже произнесла вслух, по слогам: Ва-дим. Последняя буква долго дребезжала на губах. Тихо. Ничего. Пусто. Тася улыбнулась своему отражению, взъерошила волосы и побежала рассказать радостные новости хозяйке дома.
* * *
После встречи с Тасей настроение у Вадима улучшилось. — «Черт с ними с этими деньгами, как пришли, так и ушли», — думал он, барабаня пальцами по рулю в такт музыке. — «Главное, Таська поплыла, не устояла», — самодовольная улыбка появилась сама собой.
Теперь можно при случае попросить ее сказать пару добрых слов и при шефе. Разумеется, продавать квартиру он не собирается. Это так, для красного словца. Зато, какое восхищение вспыхнуло в глазах бывшей. У этой дурочки всегда в голове были романтические представления о жизни. Неслучайно мрачное повествование Достоевского так привлекало его жену. Принести себя в жертву ради мужчины — это так возвышенно. А еще и если отказаться от родных и быть готовой к всеобщему осуждению и даже изгнанию — вот это катарсис для души.
Никогда Вадим не понимал таких убеждений, но в женщинах их приветствовал. Это ему льстило. Другое дело, что женщины, столкнувшись с его себялюбием, не готовы были жертвовать собой, и даже наоборот, начинали требовать жертв от него. Приходилось расставаться.
А потом появилась Тася. И начала его слепо боготворить. Сотворила из него даже не кумира, а идол. Душила своей любовью, утомляла, бесила, но…надо сказать, теперь этих ощущений недоставало.
Поэтому Вадим был не прочь заново возродить и отреставрировать свою любимую фигуру — треугольник. Только поменять женщин местами. Алёна станет его законной супругой, а Тасю он будет придерживать, как верную свою обожательницу. На всякий случай.
И потом, так приятно осозновать, что где-то совсем рядом есть человек, который снимет последнюю рубашку ради тебя, и как преданная собачонка будет терпеливо ждать у двери. С Тасей можно поговорить по душам, пожаловаться, Алёна ничего этого не понимает. Делишься с ней переживаниями, а она сидит с пустыми глазами и думает: надо записаться на маникюр.
Вадим так расслабился, что не заметил, как красный свет сменился зеленым. Загудели нетерпеливо машины. На удивление он остался спокоен, не торопясь, он нажал на педаль газа и снова погрузился в размышления.
Всё детство ему приходилось лавировать между двумя женщинами: матерью и бабушкой. Отец, тихий и безмолвный человек, всегда оставался в стороне и не вмешивался в вечное противостояние женщин. А Вадик старался урвать выгоду для себя. Матери он говорил одно, бабушке — другое, а в итоге они, перессорившись между собой, покупали внимание и расположение Вадика. Это было удобно. Он научился мастерски жаловаться матери на бабушку и наоборот. Из его уст каждая слышала то, что хотела слышать.
— Нет, бабушка, я не буду конфеты. Мама говорит, это вредно, — вздыхал семилетний Вадик и печально оттопыривал губу.
— А мы ей не скажем, — подмигивала баба Римма, открывая коробку дефицитного шоколадного ассорти. — Мать твоя помешалась, конфеты ребенку жалеет…
— Ты ел конфеты у бабушки? — строго спрашивала мать дома, проницательно глядя в глаза.
— Нет, мамочка. Ты же не велела, — совершенно искренне отвечал Вадик.
— Умница! — расцветала мать, — а что положено послушным мальчикам? А? Немножко кон-фет! Главное, знать меру, — декламировала радостно Галина Ивановна.
Так и рос сообщником двух женщин, конкурирующих за его любовь и внимание.
— Ну и пожалуйста, мне бабушка купит, — кричал в злости Вадик в старших классах, выклянчивая джинсовую куртку или магнитофон.
Допустить этого мать не могла и уступала сыну. Влезала в долги, отказывала старшей дочери в необходимых зимних сапогах (ничего, еще побегаешь в старых), но прихоти Вадимчика исполняла.
— Мама обещала дать денег, но только в конце месяца, и то это не точно, — горестно бубнил Вадик, сидя у бабушки на кухне.
Баба Римма молча вставала и лезла в жестяную банку из-под кофе, где хранилась небольшая пенсия. Она пыталась скопить деньги на вставные зубы, но получалось плохо. Да и зачем ей уж на старости лет эти челюсти, жить-то осталось всего ничего. Уж как-нибудь так обойдется. А Вадик молодой, ему и в кафе хочется девушку сводить, и в кино, и обновку какую прикупить.
Вадик улыбнулся воспоминаниям. Ловко он умудрялся крутить обеими. Сейчас выжившая из ума бабка доживает где-то в доме престарелых. Кое-как туда сбагрили, пришлось знакомых подключать.
Когда бабушка впала в деменцию, ухаживать за ней на дому стало невозможным. Галина Ивановна заикнулась о том, чтобы устроить мать в частный пансионат, где хороший уход и наблюдение врачей. Но это кругленькая сумма. А Вадик только-только рассчитался за квартиру, хотелось пожить для себя.
А бабка… Ну, что она соображает? Ей какая разница, где сидеть и разговаривать с несуществующими людьми, покойниками, которых она видит рядом, давным-давно умерших родственников. Баба Римма не узнавала ни его, ни свою дочь. Смысл тратить большие деньги? Вадим отказал, и в психо-неврологический интернат, расположенный где-то далеко за городом, ни разу не съездил. Тасе врал, что бабушка живет в чудном месте, а он, ее любимый внук, всё оплачивает.
Разговор с Тасей, вечерние пробки и дорога вымотали сильно, и к Алёне он приехал уставшим и раздраженным. Но предстояло второе действие спектакля. Поэтому пришлось взять себя в руки, нацепить на лицо улыбку, а глазам придать встревоженно-виноватое выражение.
Через пять минут в машину впорхнула Алёна. Салон сразу же наполнился терпким запахом духов. Вадим чуть не рассмеялся в голос — два часа назад на этом месте сидела его бывшая жена, и он явственно ощущал легкий аромат жасмина. Эх, Фигаро здесь, Фигаро там…
Еще через полчаса вышколенный официант наливал в бокалы дорогое вино, выбранное Вадимом по случаю. Алёна сидела напротив, выжидающе приподняв бровь. Нет, еще не прощен. Пусть докажет слова делом.
— Оленёнок! — негромко произнес Вадим, — я хочу выпить за тебя! За нас! За нашего малыша. За наше будущее.
Алёна чуть улыбнулась, лицо ее дрогнуло и смягчилось. Она приподняла бокал и сделала маленький глоток. Губки сложились в капризный розовый бутон, и она всё еще якобы обижаясь на Вадима, протянула.
— Конечно, за малыша стоит выпить. Я столько нервничала. И всё из-за тебя.
В ее глазах даже блеснули
