Павлинович, полностью совпадает с мнением Генерального секретаря, — осторожно заявил Эдуард Петрович. — В нашей стране исторически сложилась однопартийная система, и менять ее в период коренной перестройки всех сторон общественной жизни абсолютно нецелесообразно. К тому же в других партиях нет никакой необходимости, поскольку Коммунистическая выражает интересы всех слоев советского общества.
— Всех, да не всех. — «Первый» неожиданно ухмыльнулся. — Если бы всех, тогда откуда бы столько всякой швали на митинги повылазило, а?
Вопрос был настолько подковыристый, что Архангельский слегка растерялся. Чего от него добивается «первый»? Если его самого не устраивает точка зрения официальной идеологии, пусть читает демократические газеты — там только о многопартийности и пишут!
— Я не совсем понимаю цель нашей беседы, — осторожно заметил он. — Ведь вы оставили меня для того, чтобы дать какое-то задание?
— Верно, для этого. Но и о многопартийности я тебя спрашивал не зря. Там, наверху, — и «первый» многозначительно ткнул пальцем в потолок, — решили действовать на опережение. Требует народ многопартийности — будет ему многопартийность!
— То есть как это? — Несмотря на многолетнюю привычку сохранять самообладание, Архангельский откровенно растерялся. Да что это с «первым» — шутит, что ли? — Мы сами будем вводить многопартийность?
— Именно так, — на полном серьезе подтвердил начальник, — ведь если сами введем, то сами и будем контролировать. Усекаешь момент?
— Пока еще не до конца.
— Ну, тогда слушай внимательно и учти — повторять не буду. Помнишь, в тридцатые годы наши доблестные чекисты провели операцию «Трест» для того, чтобы заманить Савинкова на территорию СССР и здесь арестовать?
— Помню, — неуверенно кивнул Архангельский, а про себя чертыхнулся: «Да что это его, лысого черта, сегодня на исторические примеры потянуло!»
— А помнишь, что они для этого сделали?
Эдуард Петрович неопределенно пожал плечами.
— Создали фиктивную партию так называемых либерал-демократов и пригласили Савинкова приехать из-за границы, чтобы ее возглавить. На эту тему даже фильм был снят — «Операция „Трест“» называется.
Наконец Архангельского осенило:
— Неужели сейчас решили повторить тот же самый вариант и создать фиктивную партию?
— Не фиктивную, а самую настоящую, причем называться она будет точно так же — Либерально-демократическая партия Советского Союза. Для нее уже и устав готов, и членские билеты отпечатаны, и вождь подобран. Когда придет время, о ней сообщат во всех центральных изданиях. Теперь ты все понял?
— Кажется, да. Для того чтобы лишить идеологических противников столь важного козыря, как многопартийность, будет создана новая партия, полностью контролируемая нашими людьми. — И Архангельский вопросительно взглянул на «первого», ища подтверждения.
— Уловил, в общем, правильно.
— Да, но при чем же здесь я?
— А вот при чем. Как я тебе уже говорил, в качестве вождя этой новой партии ребята из КГБ по своим каналам раскопали какого-то полуеврейчика-полуинтеллигентика — речист, голосист, истеричен, но правила игры знает твердо… Однако его окружение следует укрепить толковыми людьми, которые бы не позволяли ему слишком зарываться. Они должны быть молодыми, интеллигентными и производить впечатление демократов. Короче, тут по всем райкомам прошла разнарядка — подыскать подходящих для этого дела людей, вот я и подумал о тебе.
Архангельский насупился и помрачнел, и «первый» сразу это заметил:
— Тебе что — мое предложение не подходит? Говори смело, не стесняйся!
Однако тон был слишком угрожающим, чтобы «не стесняться», поэтому Эдуард решил выбрать наилучший в данных условиях вариант — сославшись на сегодняшнюю занятость, он обещал подумать.
— Думай, — неохотно согласился «первый», — но не затягивай с этим делом слишком надолго, поскольку на меня уже сверху давят.
— Завтра я вам доложу свое решение, — твердо пообещал Архангельский. — А сейчас вы позволите мне идти?
— Иди и в течение всего дня поддерживай со мной постоянную связь.
Эдуард покинул кабинет, вышел из здания райкома и сел в машину к заждавшемуся его водителю.
На время проведения митинга все ближайшие станции метро были закрыты, поэтому многотысячной толпе с плакатами и транспарантами приходилось выходить на «Краснопресненской» и идти по Садовому кольцу до самой Зубовской площади, которая к двенадцати часам оказалась полностью запружена народом. Пока шел митинг, Архангельский сидел в своей черной «Волге», припаркованной в одном из близлежащих переулков, выходивших на Смоленский бульвар. Напротив его машины стоял крытый брезентом грузовик, в котором мерзли бойцы подмосковного ОМОНа. Время от времени Эдуард звонил из машины в кабинет «первому» и докладывал обстановку: «Все спокойно, митинг продолжается», — а сам при этом непрерывно обдумывал сегодняшнее предложение. Собственно говоря, обдумывать тут было нечего — не для того он так упорно пробивался по партийной линии, успев к тридцати годам стать вторым секретарем райкома, чтобы сменить это надежное кресло на дурно пахнущую авантюру, придуманную какими-то тупоумными кагэбэшниками. Эти деятели даже поленились придумать для вновь создаваемой партии какое-нибудь другое название, попросту списав его из архивов дела Савинкова!
Нет, разумеется, надо будет отказаться, вопрос только в том, под каким предлогом это приличнее всего сделать, чтобы не утратить расположения «первого»? Павлиныч терпеть не мог возражений, а уж методов воздействия у него хватало — мог ведь вспылить, старый хрен, и перевести обратно в завотделы!
Поглощенный тяжелыми раздумьями, Архангельский чуть ли не с завистью следил из окна машины за проходившими по Смоленскому бульвару толпами возбужденных людей — слоняются тут без забот и тревог, развлекаясь всякими дурацкими митингами! Эх, скорей бы они отгорланили и он смог бы поехать к теще, забрать дочь и провести с ней хотя бы остаток этого безнадежно потерянного дня! Вылезать из машины, чтобы хоть немного размять ноги и подышать свежим воздухом, Архангельский боялся — в этой толпе вполне мог оказаться кто-то из старых знакомых. Народу было столько, что, казалось, на улицы вышло пол-Москвы.
И его опасения оказались не напрасными! Он вдруг с ужасом увидел, как в переулок, отделившись от остальных, заглянули три человека — двое мужчин и одна женщина. В одном из мужчин он сразу же узнал Ястребова, второй, увешанный фотоаппаратами, был ему незнаком, зато женщиной оказалась не кто иная, как сама Антонина Ширманова! Откуда она
