Дарвин ни словом не упомянул обезьяну как эволюционного предка человека. Однако его теорий вполне хватило, чтобы привести в движение мысли в других головах. Как написал один из первых рецензентов: «Если обезьяна стала человеком, то кем же тогда может стать человек?»
В апреле 1860-го эволюционную теорию из «Происхождения видов» представили на ежегодном собрании шведской академии наук как научный триумф. Член академии Ловен был тронут почти до слез колоссальным научным вкладом Дарвина и его мужеством: «Счастливо разрешенная загадка сохранит имя того, кто предпочел не останавливаться перед непреодолимыми трудностями, а покорить высоту, которая мало кому покорялась, и с нее оглядеться вокруг».
Даже Церковь выступила не только с осуждением. Дарвин создал основу для такой терпимости своей трактовкой, согласно которой эволюция и была творением Божьим с самого начала. Лично он увидел в успехе своего труда подтверждение того, что двадцать лет двигался по правильному пути. Наконец-то время пришло. Вероятно, эволюция сделала свое дело и в умах людей. Борьба за выживание, как и указывал Дарвин, куда жестче шла внутри вида, чем между видами. Естественный отбор всегда происходил в более жестких формах среди существ, живших в похожих условиях45.
* * *
Когда Иммануил и Андриетта уехали из Петербурга, Людвиг и Мина временно поселились в доме на набережной Большой Невки. Сестра Мины Лоттен, приехавшая на год ранее из Стокгольма, тоже проживала с ними. Между тем холостяки – 30-летний Роберт и 26-летний Альфред – сняли у делового знакомого четырехкомнатную квартиру с кухней на другом берегу Невы, неподалеку от первого дома Нобелей в Петербурге.
Совместное проживание не всегда складывалось безоблачно.
Братья не совсем обнищали и могли позволить себе держать слугу по имени Степан. Поначалу они имели обыкновение регулярно мыться в бане в городе и пить квас. В остальном для развлечений и наслаждений оставалось мало пространства, если судить по кассовым книгам Роберта того времени. Роберт позволял себе иногда нюхательный табак, папиросы (русские сигареты) и «гаванские сигары». Иногда упоминались устрицы, отдельные балы и посещение кафешантанов. У Альфреда большая часть денег уходила на посещение врачей, лечение и диеты. Он покупал пиявок, чай из бузины, корень ревеня и горькую воду для полоскания горла. Некий «Доктор Барч» выставил ему счет за 25 (!) визитов46.
Похоже, отношения между двумя братьями иногда становились напряженными. Причина размолвок звалась Паулина Леннгрен – очаровательная 19-летняя девушка из Гельсингфорса. Отец Паулины Карл Леннгрен, богатый фабрикант, владелец завода по производству кирпича и нескольких домов, когда-то финансировал первую поездку Иммануила в Россию и с тех пор оставался ближайшим другом семьи.
Обстоятельства этой истории до конца неясны. Так или иначе, в августе 1859 года Паулина приехала Санкт-Петербург. Возможно, последний акт этой пьесы разыгрался во время ее прощального визита к Иммануилу и Андриетте или же местом действия стала квартира Людвига и Мины, где для братьев Роберта и Альфреда дверь всегда была открыта.
Во всяком случае, в понедельник 29 августа произошло нечто, после чего Роберт просидел до четырех утра за написанием письма к Паулине. А это «нечто» заключалось в том, что Альфред попросил Паулину о разговоре. Он должен был состояться во вторник. Из письма явствует, что Паулина ранее не только не отвергала желание Альфреда общаться с ней, а прямо-таки поощряла его (или ее поведение могло быть так истолковано). Нам известно также, что оба заводили разговор на тему любви.
Когда эти сведения дошли до Роберта, тот впал в отчаяние. Дело в том, что у него имелись свои планы в отношении Паулины. В последний момент он поспешил объяснить 19-летней девушке, что Альфред – не единственный, кто интересуется ею. Эти слова тронули Паулину, но и сбили с толку. Теперь Роберт хотел помочь ей отказать брату Альфреду – лучше прямо во время предстоящего разговора.
В письме он заходит так далеко, что надиктовывает ее реплики и предписывает выражение чувств. По мнению Роберта, Паулине нужно выглядеть радостной, однако она должна сказать Альфреду, что их разговор станет последним, что она совершила ошибку, не будучи с ним откровенной с самого начала. Продолжение, как представлял себе Роберт, будет выглядеть так: «Я должна была сразу сказать, что люблю вашего брата или кого-то другого, но меня так запугали разговорами о вашем тяжелом нраве и меланхолии, подрывающей ваше здоровье, что я не решилась сказать вам правду».
Далее, по сценарию Роберта, Паулина должна была сообщить Альфреду, что кое-что произошло, не говоря, что именно. Просто дать понять, что теперь она может рассказать ему правду, чтобы «не стать на всю оставшуюся жизнь несчастной жертвой, не имея возможности сделать вас счастливым».
Сочиняя письмо, Роберт сильно разгорячился. Он предложил Паулине следующую реплику, которая, как он знал, вонзится в сердце брата, как нож. Вот что она должна была сказать: «Я никогда не испытывала к вам ни малейшей любви, и вы не можете на нее рассчитывать, поскольку мы не симпатизируем друг другу. Еще до знакомства с вами я любила Роберта и знала и знаю, что он тоже меня любит».
Тут Роберт остановился. Наверное, ему все же следовало предложить Альфреду альтернативное решение? Под конец он решил вложить в уста Паулины последнюю реплику: «Поскольку провидение спасло нас от того, чтобы стать несчастными, я хотела бы дать вам, господин Альфред, добрый совет… как можно скорее жениться на красивой девушке с веселым нравом, например на Лоттен. Я уверена, что она сделает вас счастливым».
Заканчивая письмо, Роберт просит Паулину написать ему «несколько строк» о том, как все прошло, и отдать ему за ужином. В постскриптуме он добавляет, что если она не решается следовать всем его директивам, то пусть лучше совсем избегает разговора с Альфредом.
Паулине было всего 19, она находилась вдали от дома. Многое говорит за то, что она выбрала последний вариант. Что она испытывала в тот момент и как отнеслась к тому, что события вдруг стали развиваться с неимоверной скоростью? Это скрыто от нас во мраке. Но Роберт получил ее «да».
Пять дней спустя Роберт заручился согласием отца Паулины Карла Леннгрена и написал ее матери по тому же поводу. Он попросил Паулину не рассказывать о сватовстве Альфреду, по крайней мере пока. Только «держаться с ним как можно холоднее; это лучший способ привести его в чувство»47.
* * *
Между тем Альфред погрузился в книги. Пройдя стадию высокого романтизма, европейская литература двигалась в сторону реализма и социальной критики. В Великобритании ранние описания нищеты, созданные Чарльзом Диккенсом, нашли радикальных последователей в лице Мэри Энн Эванс, известной под псевдонимом Джордж Элиот. Во Франции был весьма плодовитый Оноре де Бальзак, который изобразил действительность во всех ее подробностях, в том числе в знаменитом «Отце Горио» 1835 года. Почти так же рано к реализму пришла Аврора Дюпен, писавшая под мужским псевдонимом Жорж Санд. В конце 1850-х годов Густав Флобер добился известности своим скандальным романом «Мадам Бовари». И даже центральная фигура высокого французского романтизма, Виктор Гюго, начал двигаться в том же направлении.
