маске не выявлено. Обнаруженное углубление-вдавление в области лобной ямки образовалось в результате контакта с твердым предметом цилиндрической формы» (с. 34).
Возникает вопрос: что именно комиссия рассчитывала обнаружить на посмертной маске, отражающей лицо Есенина, на котором специально с помощью реставрации были ликвидированы следы ранений? Заведомо искаженный объект исследования запланированно должен дать заведомо искаженный результат. Может быть, именно такой результат и нужен был комиссии.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что эксперт Э. И. Хомякова не обнаружила на исследованной ею посмертной маске «стерженькового» углубления во внутреннем углу правого глаза, которое имеется на нескольких экземплярах посмертных масок, в том числе и на одной из первых отливок, принадлежавшей И. С. Золотаревскому (ныне хранится в Литературном музее ИРЛИ). Это может свидетельствовать о том, что исследованный ею экземпляр являлся позднейшей копией, получившей дополнительные искажения в процессе изготовления.
Другие экземпляры посмертных масок (из музея «Константиново», из коллекции Т. П. Флор-Есениной, из коллекции Ю. Л. Прокушева и 2 маски из анонимных частных коллекций) исследовал судмедэксперт А. М. Дегтярев (сотрудник Бюро судебно-медицинской экспертизы ГУЗАМО). Это было более подробное и тщательное исследование по сравнению с тем, которое было проведено Э. И. Хомяковой. Но общий вывод был тот же: никаких следов, отображающих действие колюще-режущих предметов, а также следов огнестрельных повреждений не выявлено. В то же время А. М. Дегтярев в отличие от Э. И. Хомяковой четко описал, что на ряде масок «в области внутреннего правого глаза имеется округлой формы глубокое западение поверхности гипса, диаметром около 0,6 см, глубиной 0,4–0,5 см, с ровными, слегка валикообразными краями» (с. 104, 107, 109, 111). При этом четыре из пяти масок оказались копиями, на которых данное повреждение лица было видно не столь четко, как на подлиннике (из музея «Константиново»).
Переходя к объяснению повреждений на лице Есенина, зафиксированных на фотографиях и посмертных масках, А. М. Дегтярев сделал традиционный вывод, что косая вмятина на лбу поэта «могла образоваться при контакте лица умершего (лобной областью, переносицей и т. д.) с тупым твердым предметом, имеющим цилиндрическую поверхность, в том числе и с трубой отопления» (с. 120). Что же касается повреждения в области внутреннего угла правого глаза, то здесь эксперт вынужден был импровизировать, поскольку все предыдущие исследователи благоразумно обходили молчанием данное повреждение. Согласно Дегтяреву, это повреждение «может быть связано с технологией изготовления посмертных масок (в частности, со способом заливки гипса); с наличием кожных складок в области внутреннего угла правого глаза; с формой внутреннего угла глаз в виде „вытянутого стерженька“» (с. 121)[347]. Приведя три взаимоисключающих объяснения, эксперт тем самым признался, что он не может дать вразумительный и точный ответ о природе данного повреждения. Обращает на себя внимание, что для объяснения косой вмятины на лбу Есенина А. М. Дегтярев привлекает внешний предмет с цилиндрической поверхностью, но для объяснения «стерженькового» углубления во внутреннем углу правого глаза он всячески избегает даже намека на посторонний предмет (колотая рана), что, на мой взгляд, выдает его стремление подогнать объяснение под версию самоубийства.
Беспристрастный эксперт должен был бы рассмотреть все возможные варианты и путем анализа отвергнуть те или иные из них. Но в случае А. М. Дегтярева мы наблюдаем совершенно иной способ действий: игнорирование любых предположений, которые могут породить сомнение в версии самоубийства поэта, и желание направить сознание читателя только в русло официальной версии.
Если это не ангажированность судмедэксперта, то что это?
Ту же самую тенденцию мы наблюдаем при объяснении А. М. Дегтяревым повреждения под правой бровью Есенина. Судмедэксперт описывает его на посмертной маске (из музея «Константиново») следующим образом: «округлой формы участок стертости поверхности рельефа с нечеткими границами, с гладкой, немного блестящей поверхностью, чуть возвышающейся над окружающей поверхностью, диаметром около 0,8 см» (с. 104). При этом кожный рисунок на нем отсутствует, хотя прослеживается вокруг данного участка (с. 105). Сравнивая это место на посмертной маске с фотографией тела Есенина в гостинице, Дегтярев описывает его на фотографии как «округлой формы участок темного цвета с ровными краями или контурами, с неразличимым рельефом» (с. 115–116). Однако здесь он лукавит. На фотографии все-таки видно, что это углубление, а не просто темное пятно. Тем не менее признать, что это углубление, а не просто темное пятно, эксперт не может, поскольку это означает воздействие постороннего предмета (не зря милиционер Н. М. Горбов и судмедэксперт А. Г. Гиляревский игнорировали эту рану). Переходя к вопросу о причинах появления на маске «участка стертости рельефа поверхности гипса», Дегтярев предполагает, что это «может быть следом от имевшейся поверхностной ссадины» (с. 121). Кожная ссадина с гладкой блестящей поверхностью? Скорее уж след реставрации лица поэта, превратившей углубление под правой бровью в «участок округлой формы темного цвета».
Как отнеслась комиссия к результатам исследования А. М. Дегтярева? На употребленное экспертом выражение «может быть», обозначающее не окончательность, а вероятностность и неопределенность выводов, члены комиссии не обратили внимания. В исследованиях А. М. Дегтярева они прочитали только то, что им было нужно: «Свое официальное аргументированное „Заключение эксперта“ А. М. Дегтярев завершает развернутыми выводами, указывая и подчеркивая при этом в самом их конце, что „каких-либо отображающих следов действий колюще-режущих предметов, следов огнестрельных повреждений на посмертных масках не выявлено“» (с. 203).
Но если в результате реставрации лица воронкообразное углубление под правой бровью и косая вмятина на лбу были ликвидированы, а «стерженьковое» углубление во внутреннем углу правого глаза эксперт без каких-либо объяснений отказался даже гипотетически рассматривать как воздействие постороннего предмета, поскольку тогда пришлось бы признать наличие колотой раны, то о каких еще следах на посмертной маске может идти речь? Остается только повторить, что исследование заведомо искаженного объекта дает только запланированно искаженный результат. Вряд ли члены комиссии этого не понимали.
Еще одно исследование документальных материалов и посмертных масок было проведено специалистами Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы Минздрава России. На это исследование были представлены: 1) ксерокопия Акта осмотра трупа на месте происшествия; 2) два подлинных негатива с изображением трупа С. А. Есенина на месте происшествия и подлинный негатив с изображением номера (№ 5) гостиницы «Интернационал», где был обнаружен труп; 3) ксерокопия Акта вскрытия трупа и заключение специалиста ВНИИСЭ по исследованию частично разорванного Акта вскрытия трупа; 4) две фотографии трупа на секционном столе, после вскрытия тела; 5) семь гипсовых посмертных масок С. А. Есенина; 6) гипсовая посмертная копия правой кисти С. А. Есенина; 7) фотография трупа в гробу; 8) прижизненная фотография С. А. Есенина (март 1925 г.); 9) выписка из писем С. А. Есенина (июль 1924 г.).
В процессе этого исследования было проведено экспериментальное моделирование взаимодействия трубы диаметром 3,7 см с пластилиновой копией посмертной маски. Труба была вдавлена в пластилиновую маску на глубину 0,4 см. Был сделан вывод, что полученное вдавление по форме и размеру соответствует вдавлению, отмеченному при исследовании фотографий трупа Есенина. При чтении этого вывода возникает недоуменный
