возможности, однако наша — расслоилась. В 70-е… 60-е годы были полны радостного возбуждения, а 70-е для меня поначалу были полны надежд. Ясно, что некоторые ответили бы на этот вопрос совершенно по-другому. Но что касается меня — я принимала активное участие в работе разных групп, общественных движений и считала, что мы наверняка идем по пути к чему-то лучшему. Одним словом, да, в тех книгах действительно было много надежды.
Романы позволяют вам почувствовать себя кем-то другим, может быть, пожить чужой жизнью?
Да, это… В романе всегда бросаешь своего персонажа на полпути, никогда не знаешь, чем закончится его история. А главной героине «Жернова», Розамунде, всего 22 года — кто знает, что она собирается делать в будущем. Я часто размышляла, что могло бы произойти с ней дальше. К сегодняшнему дню она успела бы пройти много разных жизненных этапов. Но историю рассказывает именно она, эта молодая женщина, рассказывает историю об одном конкретном эпизоде своей жизни. Таким образом, повествование идет своим чередом. А в реальной жизни она бы стала другим человеком. В ее возрасте я тоже не знала, каким я стану человеком, — да я понятия не имела, кем стану. Определенное постоянство интересов в моей жизни было, но тогда я не знала о том, что они у меня останутся. Иногда я и вправду думаю о тех альтернативных жизнях, которые могла бы прожить, случись мне всего-навсего заниматься в университете по другой специальности. Мне интересно… Двое или трое из моих персонажей сильно увлекаются археологией, и сегодня мне немного жаль, что я не изучала археологию в университете. Потому что… да просто потому, что мне это страшно интересно. Я никогда не стану специалистом — могу лишь читать книги, смотреть на вещи. Но чувство такое, что альтернативных жизней, которые любой из нас мог бы вести, существует множество. А в романе у тебя как у автора появляется возможность действительно вести другую жизнь — недолго, пока роман не подойдет к концу. Но твоя собственная жизнь… Я до сих пор не знаю, какова будет в конечном итоге траектория моей жизни. Мы не знаем, куда идем, что нас ждет в конце — останется ли с нами надежда, а если нет, то какая волна отчаяния нас захлестнет. Мы вечно движемся.
Современность вам интересней давнего прошлого?
Писать о более отдаленном прошлом начинаешь, когда стареешь, — в моем случае — да, кажется, и не только в моем — это определенно так. Когда ты совсем молод, какая тебе разница, кто были твои бабушка с дедом! Живешь сегодняшним днем, живешь будущим. Но с годами постепенно начинаешь задаваться вопросом, как ты стал тем, кем стал, откуда ты родом, кем мог бы стать. В молодости я, кажется, ни за что не собралась бы писать книгу, охватывающую большой период времени, — да мне бы это и не удалось. Как бы то ни было, горизонты у человека меняются. В моем недавно вышедшем романе «Повелительница моря» (The Sea Lady) много говорится о детстве, о том, становится ли ребенок взрослым. Когда я была моложе, меня это не интересовало. Собственные дети — да, интересовали, но мое детство — нет, я и не вспоминала о нем. А теперь я вижу, что все чаще и чаще обращаюсь к тем источникам, к тем неясным образам, что были в начале жизни. Это всего лишь отражает процесс старения. В молодости об этих вещах думать не нужно — нужно думать о настоящем. Тогда как с возрастом естественным образом начинаешь оглядываться назад.
Как родился замысел книги «Ведьмы из Эксмура»?
О господи! Не помню… «Эксмурская ведьма» (The Witch of Exmoor)… Да, эту вещь я задумывала как роман о социальной справедливости — да-да, о социальной справедливости. Идея была написать о мультикультурной Британии, о миссис Тэтчер и о социальной справедливости. Я тогда как раз прочла «Теорию справедливости» (Theory of Justice) Джона Роулза. В основе романа лежит вопрос: возможно ли построить более справедливое общество? В то время наше общество таким определенно не было; теперь ситуация начинает меняться. Одним словом, это было своего рода философская басня, а не роман. Это была басня, и я включила туда разные элементы британского общества, которые видела вокруг, и решила посмотреть, как они будут взаимодействовать между собой. Но это было… Да, это был мой отклик… Если посмотреть на этот роман — а я очень редко возвращаюсь к «Эксмурской ведьме», потому что это — роман с весьма дурным характером, я была очень сердита на мир когда его писала. И в нем есть некая жесткость, которая теперь, наверное, мне бы не понравилась, прочти я всю книгу с начала до конца. Перед тем как за нее взяться, я довольно долго писала только в жанре нон-фикшн, это был большой перерыв. А в тот момент, когда вернулась к художественной литературе, я пребывала в весьма сердитом настроении. Книга — об этом; о том, как же нам превратиться в более справедливое общество. Ответ: это невозможно.
Вы надолго отказались от беллетристики. А почему?
Я написала несколько книг в жанре нон-фикшн. По сути, это бывало просто потому, что одна прозаическая линия заканчивалась, а мне предлагали какую-то работу. Например заказывали написать биографическую книгу — у меня вышли две биографии, обе по предложению со стороны. Мой издатель, выбрав тему, предлагал мне этой темой заняться, и я решала, что было бы неплохо на время сменить род деятельности. Так что… Это была просто перемена работы, поиски нового занятия. Когда пишешь роман, степень риска и неопределенности очень велика. С романом никогда не знаешь, закончишь ли ты его, получится ли он. А работая в жанре нон-фикшн, какой бы трудной книга ни была, знаешь, что способен ее написать. В какие-то периоды жизни мне нужна была уверенность в том, что я пишу книгу, которую могу написать, а не такую, которая может исчезнуть у меня на глазах. Работать над биографиями пришлось очень много, но в этом была некая определенность. А редактировать «Оксфордский путеводитель по английской литературе» было настоящее удовольствие, поскольку каждый день что-то удавалось сделать, каждый день происходил какой-то прогресс. Ведь в работе над романом прогресс бывает не всегда — с романом можно иногда день, неделю потерять впустую, когда роман тебе не дается. А с другими вещами… Да, мне в жизни, наряду с неопределенностью, порой требовалась полоса определенности.
За чью биографию вы могли бы взяться сейчас?
Ни за что! Не
