полиции?
Она показала себя с другой стороны – смущенная невинность.
– Я боялась. Не хотела, чтобы мое имя связали с убийством. Хватит с меня того, что оно и так стало последним словом, которое произнес перед смертью этот глупый кролик, и этот факт, словно веревкой, все равно привязал меня к убийству.
– Когда вы входили и выходили, вы заметили, что из рояля доносилась музыка?
– Да, именно так. Она и удерживала дверь открытой. Музыкальная строка обернулась вокруг ручки. Но что за песня, если вы об этом, – не помню.
– Да, об этом.
– Ну, не помню я! – Она наклонилась вперед довольно далеко через стол и положила руку мне на плечо. В более раннюю и непосредственную эпоху такого прикосновения было бы достаточно, чтобы схватить Джессику за волосы, затащить в свою пещеру и рушить до самого утра. В наши дни приходится довольствоваться глупой ухмылкой. И я одарил ее глупой ухмылкой. – Я не убивала Роджера. Вы должны верить моим словам. Клянусь своей честью!
– Довольно сомнительная клятва. – Следующий мой вопрос выстрелил, как бейсбольный мяч, попавший игроку в голову. – Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Сид Слизняк?
Ее рука сжала мою руку крепче, но, похоже, у нее не осталось сил, чтобы раздавить даже таракана.
– Да, я знаю его. Однажды он предложил мне сняться в порнокомиксе. Он охотится за многими известными мультяшками. Грязный, извращенный зверь, я не стала бы связываться с таким.
– И вы ни разу не уступили ему и не появились ни в одной из его клубничек?
– Конечно нет. За кого вы меня принимаете? У меня есть свои принципы.
На это был только один ответ. Я вытащил комикс «Похотливая, грубая, возбужденная» и бросил его на стол.
Она уставилась на порнокомикс так, как невинный прохожий смотрит на тело, упавшее с десятого этажа перед ним на тротуар.
– Где вы нашли его?
– У знакомого книготорговца. Он стоил мне кучу денег. И хочу заметить, каждое потраченное пенни окупилось. Да вы просто шалунья!
Она протянула руку, но я быстро выхватил книжку и убрал в верхний ящик стола.
Потоку слез Джессики позавидовал бы любой крокодил.
– Когда я впервые встретила Сида Слизняка, я только начинала свой путь в модельном бизнесе, – рыдала она. – Он выдавал себя за известного кинопродюсера. Обещал сделать меня звездой, но не уточнил, какой именно. Пригласил к себе домой и предложил выпить, подмешав в мой напиток какую-то дрянь, которая позволяла функционировать физически, но делала меня совершенно раскованной. Когда эффект прошел, Слизняк показал мне материалы, отснятые, пока я была под кайфом. Позже он использовал их в этой ужасной книжке. Он дал мне пять тысяч долларов и сказал, что я получу гораздо больше, если снимусь еще, на этот раз добровольно. Я швырнула ему деньги и убежала.
– Вы обращались в полицию?
– Я боялась и стеснялась. Мне тогда было всего восемнадцать. Кроме того, пока я была под наркотиком, Слизняк заставил меня подписать официальное согласие. К счастью, он напечатал этот комикс совсем небольшим тиражом. Тогда он только раскручивал свой бизнес и большие тиражи были ему не по карману. Когда я стала знаменитой, до него дошло, какая золотая жила у него в руках. Он снова подкатил ко мне с предложением, вскоре после того как я вышла замуж за Роджера. Говорил, что, если я не заплачу ему, он напечатает еще сто тысяч экземпляров для массового выпуска. – Она держала сигарету между нами, наблюдая, как та горит.
– И что вы сделали?
Джессика убила сигаретный дым, злобно растерев его в моей чашке. Она продолжала растирать его и после того, как он исчез, пока от сигареты не осталось ничего, кроме отдельных табачных крошек и мельчайших обрывков бумаги.
– Естественно, заплатила. Что мне оставалось делать? Нужно было думать о своей карьере. К счастью, как мошенник, Слизняк оказался более благородным, чем как порнопродюсер. Получив деньги, он отдал мне негативы, как и обещал.
– Отдал вам негативы?
– Да.
– И что вы с ними сделали?
– Разрезала на мелкие кусочки и спустила в унитаз.
– Рокко когда-нибудь видел их или сам комикс?
– Нет, никогда. Вряд ли я стала бы обсуждать эту тему с человеком, который боготворил меня и считал воплощением утонченности. – С этими словами Джессика обогнула стол и, встав у меня за спиной, запустила пальцы в мою шевелюру. – У вас красивые черты лица, – проворковала она. – Такие сильные и четкие.
– Вырублены из гранита. Да, я такой.
Она поцеловала меня в ухо.
– Вы возьметесь за мое дело? – спросила она шепотом с придыханием, сулившим удовольствия, которые редко выпадают на долю обычного человека.
– Ни за что, – прошептал я в ответ гораздо менее сердечно, чем собирался.
Она резко повысила голос:
– Как это «ни за что»?
– Именно так, как и сказал. Я не возьмусь за ваше дело. – Держа ее прекрасную руку в своей, я отмечал свои доводы на ее тонких пальцах: – Во-первых, по-моему, вы лжете, что видели, как Роджер выходил из кабинета Рокко после выстрела. Почему – не знаю. Возможно, защищаете кого-то другого или себя. Во-вторых, впервые в жизни я на сто процентов на стороне полиции: я тоже считаю, что Роджера застрелили вы. Согласен поспорить на свою жизнь. У вас был мотив – чайник – и была возможность. В-третьих, я не возьмусь за ваше дело, потому что у меня уже есть клиент – кролик Роджер, каким бы мертвым он ни был. – Причины закончились быстрее, чем пальцы на ее руках, поэтому я взял обе ее руки и сжал их вместе. – И эти два маленьких поросеночка отправятся в газовую камеру, – подвел я итог.
Она отдернула руки и спрятала их за спину, словно защищая их от моих угроз.
– Вы ошибаетесь, вы чудовищно ошибаетесь. Я рассказала вам правду. И я умоляю вас передумать.
Я повторил, что у нее нет ни малейшего шанса. Она выплакала еще полреки слез, пока я выпроваживал ее в холл. Не успела она уйти, как за окном раздался шум, будто, спускаясь по пожарной лестнице, кто-то хапутался в собственных ногах. Я рывком распахнул окно, но там никого не было. Внизу, у подножия лестницы, я действительно увидел кролика Роджера. Странно. Он уже должен был добраться до моей квартиры. Может, он остался и подслушал мой разговор с Джессикой? Если так, то он узнал мое истинное отношение к ней. Хуже того, он узнал о ее истинных чувствах к нему, и, по-моему, прямо сейчас малыш вряд ли сможет справиться с этим. Ради его блага я надеялся, что он был
