сюда в последний раз. Стараюсь быстро поморгать, что это прошло, но ничего не выходит.
— Эй, ты чего? — обнимает меня за плечи Серёжка.
— Не знаю, сразу так грустно стало.
— Ну всё, прекращай. Если Стас узнает, что ты у меня тут рыдала, он меня уничтожит, — смешит меня Логинов. — А я ещё жить хочу.
— Ну а что тут обсуждать? — шмыгаю я носом, прикидывая. — Месяца четыре у нас есть, потом живот будет сильно видно. С Аллой говорил?
— Нет ещё. А как же Лужники и песня с Бастой?
— Если хочешь, чтобы я выступала, то, думаю, мы успеем.
— Хочу красиво увековечить наше с тобой выступление.
— Не переживай, я продолжу писать для группы, буду помогать, конечно же, пока ты будешь сидеть с крестником.
— Конечно, куда ты денешься? Кто меня пинать будет? Что с нашей внеземной любовью будем делать?
— Я думаю, выпустим песню про расставание, а потом не будем давать комментариев. Проведём последний совместный концерт, на котором и объявим.
— Я примерно так и думал, — кивает Серёжа. — Только песню надо написать.
— У меня были намётки, — киваю. — Но успеется ещё.
Начинаем с Серёжкой распеваться, открываем демки и думаем над музыкой. Я показываю тексты, которые написала за последнее время.
— Блин, Соня, ты вот гений, — внимательно вчитывается парень в строчки, тут же начиная сочинять сам.
— Кто бы говорил, — смеюсь. Сам Логинов писал порой такие тексты, что можно было умереть на месте от того, как метко он бил. А про музыку я вообще молчу.
Сегодня догорела сигарета дотла.
Я не жду тебя, изменил направления.
Разбил руками все в комнате зеркала,
Чтоб не встречать твои отражения.
Закатай рукава —
Не найдёшь живого места.
Закрываю глаза.
Будет пусто свято место.
Тащила тебя со дна, пока меня ты топил.
Забыла обо всех радостях и смыслах
И все возможные черты ты переступил
Я умоляю, не броди в моих мыслях.
Группа приходит как раз в момент, когда мы что-то сочиняем. Ребята готовят инструменты, начиная тихо подбирать аккорды. Получается что-то красивое, хоть и черновой вариант.
— Молодцы, ребятки, — всё ещё хрипло после вокала говорит Серёжа. Он не любил петь высоко, хоть и мог взять эти ноты. Его главной фишкой было расщепление. У меня такие приколы не получались. Логинов меня успокаивал тем, что у меня широкий диапазон и уникальный тембр. — У нас для вас новости.
Мы оба грустнеем, но Серёжа предоставляет слово мне, хотя обычно он сам сообщал обо всех новостях.
— Вы в курсе нашей истории с самого начала. Ваша, точнее, уже наша группа стала для меня семьёй. Мы вместе прошли много испытаний, и я вам очень благодарна, что вы были рядом. Сколько слёз было пролито, сколько нервов потрачено, — тяжко выдыхаю я. — И сколько всего хорошего было. Но иногда приходит время прощаться. Я беременна, как вы уже все знаете, и через пару месяцев я не смогу продолжать свою деятельность в группе. Вероятнее всего, моё место займёт всем хорошо знакомая Аллочка. Я буду писать музыку и тексты, буду участвовать в жизни группы. В общем, останусь за кулисами.
Ребята молча и внимательно слушают меня. И после моей речи ещё висит давящая тишина.
— Скажите что-нибудь, — не выдерживаю я.
— А что тут скажешь? — начинает Кир. — Как бы мы не хотели, чтобы ты осталась, есть определённые обстоятельства. Серёг, ты прости, против Аллы мы ничего не имеем, но наша общая и ваша химия — это всегда пожар. Мы тебе благодарны за такой объём работы, за силы, вложенные в "Лого". Ещё пару лет назад ничего хорошего не светило, а уже скоро мы будем выступать в Лужниках.
— И всё же надеемся, что ты нас не бросишь, — добавляет Даня.
— Потому что мы тебя найдём, — шутит Слава.
— Я сейчас заплачу, — театрально смахивает слезу Логинов, а потом мы обнимаемся.
Мы вводим ребят в курс дела. Они лучшие, даже не задают лишних ненужных вопросов. В шесть вечера за мной приезжает Стас, написав сообщение, что ждёт в машине.
— Ладно, ребятки, меня ждут, — сообщаю я, накидывая куртку.
Попрощавшись и обняв их всех, выхожу. Быстрым шагом иду до машины, так как ветер сегодня какой-то пронизывающий. Прыгаю на переднее сидение, сразу размякая. От того как тепло в салоне, от того, как вкусно пахнет в машине Стасом, от его нежного взгляда и от его крепких рук на моей талии, которые уже притягивают меня к себе.
— Я соскучился, — утыкается носом в шею, щекоча. — Как репетиция?
— Нормально, в группе я последние четыре месяца, так что придётся тебе ещё немного потерпеть. А потом я стану совсем домашней Соней, хотя нет, не стану. Я пообещала, что буду принимать активное закулисное участие.
— А я не терплю. Возможно, в других обстоятельствах я бы хотел, чтобы ты была прикована ко мне, да я и сейчас хочу, — смеётся, целуя безымянный палец правой руки. — Но я вижу, как ты любишь это, и я рад.
— Да, люблю. А ещё тебя люблю, — смеясь, тихо говорю, целую Стаса в висок.
— Я скучал, — снова повторяет Стас. — Все два года.
Если бы он знал, как плохо было мне.
— Ты говорил с папой? — пересаживаюсь на своё сидение и пристёгиваюсь.
Вижу, как его руки сжимаются на руле, поэтому кладу руку ему на плечо.
— Дома расскажешь, успокойся.
— Да ты мой детектор, — усмехается парень. — Папа был не в курсе, он теперь тоже зол.
Мгновенно поникаю. Я не хотела быть причиной разлада в их семье. Его мама хоть и была диктатором, испортившем им обоим два года жизни, но всё же была его мамой.
— Эй, ты чего? Всё хорошо, отец с ней поговорит. Я пока не готов, потому что могу наговорить на эмоциях лишнего.
— Хотя бы так, — грустно улыбаюсь я.
До дома доезжаем быстро, я предлагаю приготовить ужин, но мой мужчина категорически против.
— Нет, Сонька, мало того, что ты весь день на студии провела, ты ещё и дальше батрачить собралась? А мне время уделить?
— Простите, Станислав Львович, — усмехаюсь я. — Я больше ни в коем случае не совершу такой оплошности.
— Я надеюсь, — ржёт Стас, в одних трико следуя встречать курьера с едой.
Мы заваливаемся на диван с едой, включая какой-то фильм на огромном телевизоре. Сегодня, несмотря на присутствующую усталость, я чувствовала себя значительно лучше.
— Котова, — тихо зовёт меня Стас, пока я дремлю под фильм, развалившись на его груди.
— Что? — лениво спрашиваю.
— Завтра в ЗАГС поедем. Заявление подавать.
— Как скажешь, — так же лениво.
— Была бы ты всегда такая сговорчивая, — вздыхает
