всегда помню о своих подругах, о людях, которые мне дороги, и переживаю за них. Общение, к сожалению, и то очень редкое, случается в основном телефонически.
– Наталья, молодец, что позвонила. Я про тебя все время думаю. А времени не было набрать. Закрутилась совсем…
– Лен, ну о чем ты?! У меня все то же самое! Ты послушай, что я тебе расскажу. Вчера из Германии вернулась. Ездила к Виктории на день рождения.
– Вот это да! Ты же не собиралась.
– Представляешь, звонит мне тут Вернер и говорит, что решил жене на день рождения подарок сделать. Представляешь, за столько-то лет решился наконец. Чем же, говорю, Вернер, я могу тебе помочь? А он говорит, мол, ты и будешь подарком. «Вика моя опять что-то загрустила, вот я и подумал: давай ты приедешь сюрпризом! Виза у тебя рабочая есть, за билеты деньги компенсирую. У нас тебе тратиться ни на что не придется».
– Ну дает! Вот ведь мужик!
– Ты знаешь, я тоже о нем свое мнение изменила. Немец, конечно, зануда. Но Вику любит. На все ради нее готов! А с Викой, видимо, все-таки что-то не то. Рассказывал, что даже в Кению ее возил. Пытался повторить то романтическое путешествие. Они даже на гору поднялись. Но, правда, по щадящему маршруту. Который для туристов, с невысокой долей адреналина. Она была и счастлива, и благодарна. А потом опять в меланхолию впала…
– Вернер, ты можешь мне объяснить, зачем мы приехали в аэропорт?! У меня на сегодня были совершенно другие планы. Вот когда я теперь, по-твоему, пойду в магазин?!
– Вика, я же тебе говорил, что договорился с туристической компанией. А в магазин мы потом вместе съездим. А хочешь, я один съезжу.
– Один? И что ты там купишь?! Может, и приготовишь сам? Какая еще фирма туристическая? – Вика быстро шагала уверенной походкой по аэропорту. Вернер едва поспевал за ней.
– Я хоть в ту сторону иду? Привет, Наталья! Вернер, ну так что…
Вика остановилась оглушенная, понимая, что только что прошла мимо своей подруги, и с диким криком кинулась Наташке на шею.
– Аааа! Неужели это ты?! – Вика плакала и смеялась одновременно. – Наташка, как же я соскучилась! Постой, а что ты вообще здесь делаешь?!
– Привет, подруга! Приехала к тебе на день рождения!
– А меня почему не предупредила? И вообще, кто тебя встречает-то? Постойте, кажется, до меня дошло. Это мы, что ли, тебя встречаем?!
Вика повернулась к Вернеру.
– Вернер! Дорогой мой, хороший Вернер, спасибо тебе, за все спасибо. Я люблю тебя и очень счастлива с тобой. – Она подошла к мужу и обняла его. На глазах у обоих были слезы.
– Так, а меня кто-нибудь здесь любит? Я же все-таки гость!
– Гость, гость, самый дорогой и желанный, Наташка, как же я рада!
Не все в жизни Вики и Вернера было просто. Вика стала раздражительной, взрывалась по каждому поводу. Постоянно пилила Вернера. И все-то он делал не так и не то.
– Вик, ну так нельзя. Что ты его упрекаешь всю дорогу?
– А что ты его защищаешь? Он же тебе не нравился?
– Я была неправа. А теперь вижу, он настоящий, тебя любит. Это же надо подругу на день рождения жены за границу за свой счет притащить!
– Никак не могу ему того ребенка простить. И вообще, все чаще начала думать: а правильно ли сделала, что сюда приехала? Может, это была ошибка? Может, моя судьба осталась там, в Москве?
– Вика, ты живешь здесь уже почти десять лет. Ты просто забыла, как там все у нас. С жиру бесишься, подруга. Не дури. Вот я смотрю на вашу жизнь, на взаимопонимание. У вас все хорошо. Это просто у тебя период какой-то мрачный.
– Это правда, Наташка, период мрачный. Надо опять курс таблеток пропить.
– Вот такие, Лена, дела. В общем, им тяжело. И Вернера жалко, и Вику жалко.
– Действительно, может, период такой?
– Будем надеяться. Но как-то мне за нее неспокойно.
А вскоре случилась эта авария, искалечившая Вику. Вернер боролся долго, но в итоге сдал Вику в дом инвалидов.
– А знаешь, Лен, я его не осуждаю! Ну сколько можно ей памперсы менять? Он же молодой еще мужик. А с ней оставаться – себя похоронить. К тому же их больницы не то что наши, ты же понимаешь!
– Все равно, Наташ. У нее же никого там, кроме него, нет. Она вообще одна! Вот уж судьба. Может, и действительно ей уезжать не надо было? Так она страшно из Баку бежала, помнишь? И все у нее как-то было тяжело, все через препятствия, через преодоление. И такой ужасный конец. Что это, почему и за что? Неужели каждому свое предопределено и от судьбы не убежишь? Или все-таки дело в самом человеке? И нужно уметь радоваться тому, что есть, и принимать все с благодарностью, не сомневаясь. Или все-таки это та самая пресловутая тоска по родине, из-за которой невозможно нашим людям жить за границей и быть там счастливыми? Сложно все и страшно. Во всяком случае, вопросов в этой истории больше, чем ответов. Вот тебе и белый период с перламутровым отливом! И за всеми этими рассуждениями стоят два человека с переломанными судьбами… Что с ними теперь будет?
Призрак оперы
Лоран еще раз критически посмотрела на себя в зеркало. Да нет, все нормально, с чего это она так разнервничалась. Ей действительно не дашь пятьдесят лет. Никогда. Сорок, не больше. Подтянутая спортивная фигура, живой взгляд, быстрая походка. Особенно ее радуют комплименты Оливера. Юноши в пятнадцать лет отличаются особым максимализмом и отрицанием. Оливер, такой мягкий и ласковый еще буквально пару лет назад, изменился кардинально. Плохими враз стали все. Преподаватели, она, его мать, бабушка… Они всегда находили общий язык с Николь. Лоран иногда даже обижалась.
– В конце концов, это мой сын!
– А что ж ты его не воспитываешь? И почему он живет со мной?
– Мама, какое это имеет значение?! Школа рядом с твоим домом. Так всем удобнее. И потом, ты сама знаешь, сколько у меня в году командировок!
– Что ж ты не думала про командировки, когда его рожала?
И понеслась душа в рай.
Рождение Оливера обсуждалось. И Николь первая заговорила о ребенке.
– Ну хорошо, ты не хочешь замуж, кругом одни идиоты, безостановочно лезешь вверх по карьерной лестнице. Но ребенка-то родить нужно!
Мать об этом талдычила дочери в течение пяти лет. Лоран и сама все понимала. Она действительно много работала, руководила в крупном концерне в Инсбруке отделом внешнеэкономической деятельности. Работа отнимала все время и все силы. Или она сама так решила и заместила работой всю свою жизнь? И может, мать права? Про личную жизнь не думалось, ее все устраивало и так. И про детей раньше не думала, не видела их. А тут вдруг стала замечать милые детские кудряшки, беззубые улыбки, и уже не могла спокойно пройти мимо песочниц и гуляющих нянь с колясками. Сердце сжималось, появлялось совершенно новое и незнакомое чувство. Чувство одиночества.
Работа и вечно нервная Николь, которая не принимала ее жизнь. Вот если бы у нее появился сын, именно сын, он бы стал ее отдушиной, ее любовью и опорой. Ее Оливер. Откуда она взяла это имя? Нравилось. Лоран вскидывала голову, дергала плечом на очередные указания матери, но и сама думала о том же самом.
И вот Оливер родился. Ровно в тридцать пять лет. Они были счастливы, эти женщины, мать и дочь, Николь и Лоран. Лоран давно уже жила в своей студии на двадцать пятом этаже, в центре Инсбрука, а тут перебралась в родительский дом Николь. Это было замечательное время, вместе кормили, вместе купали, гуляли по осеннему лесу с ярко-синей коляской. Николь играла Оливеру на пианино ее любимого Моцарта. И даже это не раздражало Лоран. Она любила слушать игру Николь, в прошлом профессиональной пианистки. Но не любила Моцарта. Для Лоран композитор был слишком суетлив, легковесен. Вот когда Николь исполняла Рахманинова или Вагнера…
– Для этой музыки он еще слишком мал.
– Ты права, мама.
Да, как давно Лоран не называла ее просто мама. Все время Николь. У вечно враждующих матери и дочери в душе вдруг появилось друг к другу тепло, нежность.
Оливер рос хорошеньким и послушным мальчиком, в три года его отдали в вальдорфский детский сад, так решили они обе, и Лоран вернулась к себе в студию. Опять началась работа, опять командировки.
Сначала Лоран приезжала каждый вечер и даже оставалась ночевать. Постепенно поездки свелись к одному разу в неделю и выходным, которые она в обязательном порядке проводила с Николь и Оливером.
– Оливер скучает, – поджав губы, цедила мать.
– Но я же все равно целый день на работе.
