Варваринской
спит Касьян, мужик камаринский.
Свежей крови струйки алые
покрывают щеки впалые.
Февраля двадцать девятого
целый штоф вина проклятого
влил Касьян в утробу грешную,
позабыл жену сердешную...
И пел и плясал смазчик с увлечением, ребята подзадоривали его криками, хлопали в ладоши. Наконец Горяев устал, опустился на скамью и забормотал:
– Они думают, что русский камаринский мужик может только водку пить. Нет, шалишь! Русский мужик еще себя покажет! Вот я им!..
Он кому-то погрозил кулаком.
Вера и Костя увели смазчика домой. В это время на вечеринку пришел дядя Филя. Его угостили, чем могли, и попросили спеть что-нибудь. Солдат упирался.
– Я вам, хлопчики, в другой раз спою. А сейчас давайте все. Знаете, какую споем? «Варшавянку». Потихонечку, вполголоса. Проня, выйди на улицу, постой пока. В случае чего – свистни...
Дядя Филя взмахнул руками. Эдисон начал:
Вихри враждебные веют над нами.
Темные силы нас злобно гнетут...
Все подхватили:
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут...
Точно сильным грозовым ветром обдали ребят эти торжественные боевые слова. Может быть, именно сейчас они по-настоящему и поняли смысл революционной «Варшавянки».
Много еще лет проживут ребятишки, но во всю жизнь не забыть им эту ночь и эту песню.
Ровно в двенадцать часов дядя Филя поздравил всех с Новым годом, пожелал всем счастья.
– А теперь самое подходящее время взяться за дело!
Еще вчера мать Кузи приготовила из «пельменной» муки клейстер, разлила его в железные баночки. Дядя Филя из внутренних карманов пальто извлек две пачки новых листовок. Одну прочел вслух. Листовка призывала железнодорожных рабочих в новом году с новыми силами продолжать борьбу против белогвардейщины и японских самураев.
– Я иду с Верой! – сказал дядя Филя. – Остальные знают, кто с кем в паре. Клейстер держать за пазухой, чтобы не замерз. Работать только на «своей» улице, на «чужую» не лезть. Все понятно, хлопчики?
– Все! – разноголосо ответили ребята.
Только ныряющий в облаках месяц видел, как маленькие фигурки, скользя вдоль стен и заборов, наклеивали на приказ японского генерала Судзуки листовки подпольного большевистского комитета...
* * *
Утром 1 января 1919 года Кравченко разбудил Костю.
– Вставай, сынок, надо урок повторить!
Костя с трудом открыл глаза.
– Какой урок? Мы же на каникулах!
– Урок важный! Вставай!
После чая отец увел Костю в комнату.
– Не забыл, как на Новый год Христа славят? Повтори-ка, ла по всем правилам. Иди оденься! Сейчас репетицию сделаем!
Через несколько минут Костя вошел из кухни в комнату, как в чужую квартиру, рывком сдернул с головы шапку.
– Можно с Новым годом поздравить?
– Поздравляй! А ты чей будешь?
– Сын кондуктора Кравченко! Из Заречья!
– Гм... Ну, давай!
Захватив в кармане пальто горсть овса, Костя начал размахивать рукой, рассыпая перед собой на полу зерна.
Сею, вею, подсеваю,
С Новым годом поздравляю!
Маленький мальчик
Сел на стаканчик,
В дудочку играет,
Христа забавляет...
Костя поклонился.
– Здравствуйте, хозяин с хозяюшкой! Поздравляю вас с Новым годом...
– Гм... Хорошо поешь, молодец! Вот тебе полтинник!
Кравченко подошел к сыну.
. – Все правильно!
– Папа, мы опять пойдем по домам Христа славить?
– Пойдешь ты один, сынок, и в одну квартиру. Знаешь дом жандармского ротмистра Глобы в Теребиловке?
– Знаю!
– Иди поздравь его с Новым годом, овса побольше разбросай, поклонись низко, чтобы все честь честью было. И запомни, сынок, где во дворе собачья конура стоит, откуда и куда протянута проволока, по которой собака на цепи бегает, где входят в дом – с террасы или через сени... От ротмистра сразу беги домой, расскажешь мне, а потом на речку, вы же, кажется, хотели сегодня катушку-круговушку устраивать?..
Отец и сын вместе вышли на кухню. Входная дверь распахнулась, в клубах пара появился Витька Чураков. В больших Васюркиных валенках, в длинном, до пола, потрепанном пальтишке и в сползающей на глаза шапке, он походил на некрасовского мужичка с ноготок. Витька сдвинул на лоб шапку, шмыгнул носом н бойко проговорил:
– Можно поздравить?
– Давай, давай! – подбодрил Кравченко мальчугана.
Витька замахал рукой.
– Сею, вею, подсеваю...
– А где же у тебя овес? – спросил Кравченко, наклонясь к Витьке.
Чураков-младший смутился, заморгал.
– У нас денег на овес нету...
Кравченко снял с Витьки шапку и пальто.
– Проходи к столу чай пить!
Витька пошел, поддерживая одной рукой свои вечно спадающие штанишки.
Костя отправился в Теребиловку славить Христа...
Глава двадцать третья
ТРЕВОЖНЫЙ ДЕНЬ
Второго января в поселке стало известно, что минувшей ночью люди, которых называют партизанами, отравили собаку во дворе жандармского ротмистра, а самого хозяина забрали с собой и повесили на толстой сосне около Лысой горы. Еще говорили, что эго партизанская месть. Семеро железнодорожников, увезенные на бронепоезде «Усмиритель» и расстрелянные в Чите в застенках атамана Семенова, были арестованы по доносу ротмистра Глобы...
Днем начались обыски... Горяева вызвали в контрразведку. Полковник, по обыкновению, встретил его любезно.
– Как живешь-можешь, милый смазчик? Не кажется ли тебе, что ты перед нами в большом долгу? Так и не нашел девчонку, потерявшую шапочку с голубой лентой!
– Я уже объяснял, ваше благородие! Старался, но...
– Теперь должен еще больше постараться, и дай бог тебе успеха!
Полковник закурил, повертел в руках коробку со спичками.
– Видишь ли, лесные хамы слишком обнаглели, и нам пора взять за жабры этого самого... Матроса. Не сделать ли так... Ты кое-где и кое-кому скажешь что-нибудь про нас или против нашей союзницы– японской императорской армии. Мы тебя посадим, может быть, выпорем немного, потом разыграем твой побег из кутузки... Ты будешь прятаться, поищешь дорогу в лес, к Матросу. Все выйдет чудесно. Сам знаешь, как нужна нам эта борода. Атаман обещает в награду большие деньги.. Между прочим, нам доносят, что гуляет такая частушка:
Раньше я был смазчик,
Смазывал вагоны,
А теперь поручик –
Золоты погоны...
Многозначительно подмигнув, полковник сказал:
– Видишь, куда можешь залететь в случае удачи!
– Значит, я должен найти и предать Матроса? – спросил смазчик.
Полковник откинулся на спинку кресла.
– Ты просто должен помочь матушке России. Ведь ты русский человек.
Горяев злился на себя. «Эх ты, сукин сын, камаринский мужик. Кого слушаешь? Стукни чернильницей этого золотопогонника». Но смазчик держался, понимая, что сейчас ему нужна прежде всего
