линейные корабли, фрегаты, бриги, созданию которых он отдавал все силы — такая возможность была реальна. И чтобы избежать опасности от этих морских ос, как назвал адмирал эти неприятельские корабли, исключить превращение их в летящие искры, способные сжечь его флот, он придумал план по их обезвреживанию. Не шла речь о грандиозном морском сражении под стенами Варны. Его план был удивительно прост: шлюпки против кораблей. Кучка смельчаков против многочисленных корабельных экипажей. Шестнадцать гребных шлюпок против такого же количества боевых кораблей. Коллегам адмирала план представлялся неоправданно рискованным, авантюристичным — впрочем, вполне в стиле этого чудака Грейга. Адмирал же полагался на матросов и молодых офицеров — своих воспитанников. Все зависело от их умения, ловкости, самообладания и смелости. Он верил, что такие качества присущи им в полной мере.
Мичман Кутузов стал одним из офицеров, которым поручено этой ночью вести смельчаков на абордаж неприятельских кораблей. Он знал, что выступает против многочисленного неприятеля, что придется действовать холодным, а не огнестрельным оружием, чтобы ночь оставалась тихой и спокойной…
Сердце мичмана Кутузова билось учащенно. Не от страха. Бурлящая молодая кровь мичмана исключала появление этого подлого чувства, но волнение оставалось, потому что участвовать пришлось в чем-то совсем необычайном.
Часы показывали десять вечера. На спокойных водах залива лежала сонная ночь. Спали звезды, покрытые нежной белой пеленой летних облачков. Наступило время действия.
Перед этим в девять вечера бригантина «Елизавета» незаметно сменила место стоянки, углубившись в залив и встав правым бортом к крепости, а левым — к своему флоту. К этому борту в десять часов под прикрытием ночного мрака, почти совсем бесшумно, обмотав уключины ветошью, проскользнули шестнадцать гребных катеров и баркасов. В одиннадцать часов они оставили укрытие у левого борта бригантины и направились к темным силуэтам турецких военных кораблей. Мичман Кутузов направил свой катер к восьмому в ряду кораблей, название которого — «Ялдыз»[19] — он узнал заранее. Шедший справа от него баркас под командой его приятеля мичмана Ветрова устремился к седьмому, с тревожащим названием «Илдырым»[20].
Катер Кутузова приближался к «Ялдызу». На корабле не было заметно никаких признаков жизни, как будто поголовно все спали. К своему собственному удивлению мичман внезапно почувствовал, что им овладело полное спокойствие. Это удивительное спокойствие прояснило его мысли, сделав их бодрыми и рассудительными. Он ощутил прилив сил, жажду действий. Он был готов к битве. Ритмичные удары сердца больше не отдавались в ушах грохотом безумного тока крови. Сейчас сама спящая тишина казалась ему оглушительной.
Катер бесшумно подошел к борту «Ялдыза». Один из матросов держал в руках абордажную лестницу. По знаку Кутузова тот зацепил лестницу крючьями за планширь корабля. Темные силуэты матросов стали взбираться наверх, но первым на борт вражеского корабля ступил мичман Кутузов. В этот момент ночь проснулась: тишину нарушили одиночные выстрелы, раздавались ужасные выкрики, сигнальные ракеты осветили ночной небосвод. Усилилась пушечная и ружейная пальба. Тревожные сигналы были услышаны в крепости. Еще не освободившись полностью ото сна, не разобравшись в том, что случилось на рейде, гарнизон крепости открыл сильный заградительный огонь. Ему не замедлили ответить орудия с русских позиций. Огонь, грохот, крики, выстрелы смешались воедино в эту страшную, полную неизвестности ночь…
Рано утром, едва рассеялся ночной мрак, глазам турецкого командования открылся пустой рейд. На нем не было ни одного турецкого корабля.
Русский адмирал Грейг показал своему противнику, на что способен русский матрос. Варна стояла открытой силам русского флота, и каков был первый шаг к овладению крепостью, таковыми же обещали быть и следующие.
Глава XVIII
Спрятанные чувства…
Невысказанные слова…
В переполненном офицерами адмиральском салоне флагманского корабля «Париж» было душно. Несмотря на открытые двери и иллюминаторы, ветерка совершенно не чувствовалось. Мужчины потели, несмотря на носимую ими летнюю форму. Но сейчас не жара занимала их. Они были возбуждены предстоящим награждением героев и оживленно переговаривались.
Капитан-лейтенант Казарский, войдя в салон, увидел, что места за столом уже заняты, и пробрался к одному из иллюминаторов. Там было не так душно, и оттуда можно было оглядеть весь салон. Он поискал глазами мичмана Кутузова: хотел его поздравить с первой наградой — орденом за храбрость. Казарский волновался и от всего сердца радовался за своего приятеля. И не только за него. Он гордился всеми молодыми офицерами, принимавшими участие в блестяще исполненной ночной операции.
Казарский продолжал искать взглядом Юрия Кутузова. Он увидел мичмана Ветрова, приятеля Юрия. С напряженным лицом мичман разговаривал со своими коллегами — Салковским и Ситниковским, которые тоже участвовали в операции. Стоявший рядом с ними поручик Тыртов улыбался кому-то и махал рукой. За огромным эллипсовидным столом уже сидели и остальные участники ночного боя: Юрковский, Ольшевский, чернокудрый Манганари, краснощекий блондин Аркулов, Вишневский, худой и подвижный Конкевич… Все герои дня были тут, только Кутузов отсутствовал. «Неужели опаздывает?» — недоуменно подумал Казарский, но отбросил эту мысль как нелепую и продолжил искать его глазами.
Заметив в толпе друга по кадетскому корпусу командира брига «Орфей» Колтовского, Казарский подошел к нему. Они обменялись рукопожатием. В этот момент в салоне послышалась команда. Все затихли. Зашел командующий флотом в сопровождении старших офицеров. Адмирал поздоровался и пригласил присутствующих занять свои места. По правую руку от адмирала сел начальник штаба главного командира Черноморского флота капитан второго ранга Мелихов, под непосредственным руководством которого проводилась абордажная операция. Мелихов старался выглядеть невозмутимым, но выражение лица выдавало его: он чувствовал себя гордым и счастливым. Позднее, будучи уже вице-адмиралом, он для памяти подробно опишет ту ночь 27 июля 1828 года.
Но где же Юрий Кутузов, тревожился Казарский.
Адмирал заговорил. Он поздравил начальника штаба и младших офицеров с блестящим выполнением поставленной задачи, дал краткую и точную оценку их действий, подчеркнув, что успеху операции способствовало строгое выполнение требуемых условий: секретность, неожиданность, быстрота. Адмирал говорил медленно, спокойно. Его голос звучал в тишине мягко и как-то озабочено. В нем нельзя было уловить ни гордости, ни ликования от этой большой победы. Он сообщил, что были захвачены все корабли флотилии вместе с ее командующим Кавес-пашой. И удивил офицеров высказыванием сожаления по поводу значительных потерь противника.
— Никто не может обвинить нас в жестокости, варварских расправах, излишнем кровопролитии. Численность наших абордажных команд не может идти ни в какое сравнение с превосходящей численностью вражеских экипажей. И если они потеряли почти половину личного состава флотилии, то только потому, что сами создали панику, которая их и погубила.
Когда капитан второго ранга Мелихов докладывал
