этим пиром души. Но у него главный праздник впереди. Сладка будет месть!
Он вскочил в полный рост. Толстоногий тяжеловоз тронулся с места и покатил стоящего на телеге Далму между горящих домов. От жара на нем затрещала рубаха и встали колом штаны, кожа на лысой голове собралась в уродливые складки. Два кулака взлетели вверх: Аллах акбар!
Что это, о всевидящий! Между огней и потоков черного дыма возник крест. Далеко. И в то же время совсем близко, словно заглядывал прямо в глаза. Крест на вершине изогнутой скалы. Вокруг него вооруженные люди. Они стреляют, но не спускаются вниз. Шахин не просто так отправил кавалерию – против нее повстанцы бессильны, поэтому вынуждены лишь наблюдать, как сгорают их жилища. Но что-то во всем этом не так. И вот он – гул самолетного двигателя. Нарастает. Приближается. Крылья выныривают из облаков пожара. Совсем низко. Наклон вправо – на борту нарисована Черная кобра. Шайтан многогорбый! Опять он. Полетели сразу две связки гранат точно в гущу кавалеристов. Дайте мне оружие! Я пристрелю этого взбесившегося змея. Я, Гюрхан Далма, потомок саблеклыких дэвов, не боюсь тебя.
Аллах акбар! Нет никакого Аллаха. Есть только я! Спустись на землю и давай сразимся, как мужчины. Страшный взрыв опрокинул Далму на телегу. Он видел, как на воздух взлетели оторванные человеческие конечности и лошадиные кишки. Еще взрыв. Еще. Турки опомнились и начали палить из ружей. «Фоккер Таубе» Челика качнулся, удерживая крыльями равновесие. Сделал разворот и полетел в сторону Красной реки.
– Вы видели? Он полетел туда. Значит, там совершит посадку. За ним! – Далма схватился за повод.
– Такого приказа не было, уважаемый мейлазим. Башибузуки нам не подчиняются. Я не смею задерживать, но телегу придется забрать! – Старший лейтенант твердо посмотрел на Далму.
– Значит, вы не будете его преследовать? Ведь он ранен!
– Нет. Такого приказа не поступало. У нас есть потери. А какую ловушку могли они приготовить, одному Аллаху известно.
– Глупая собака! – выругался наемник.
– Что, простите?
– Я говорю, что его нужно преследовать. Он ранен. Ему нельзя возвращаться в лагерь. Ему никуда нельзя. Только в горы. Но в горах самолет не посадишь. Значит, он его прячет здесь. Где-то здесь. И мы можем поймать эту железную змею.
– Вы тоже видели изображение кобры на борту самолета? – спросил младший лейтенант.
– Да. Это Черная кобра пустыни. Яд ее смертелен. Во всей империи нет страшнее гада, чем она.
– Я понял, о ком вы, Далма. Но ведь кобра нападает редко. Только тогда, когда не видит иного выхода.
– А ты неплох, солдат. Размышляешь о кобре в то время, когда кругом куча разорванных трупов.
– Я только что с фронта. Там каждый день подобное. Уже привык. Нам лучше возвращаться в город. Пусть подполковник высылает стрелковый батальон при поддержке пулеметных расчетов. А у нас слишком мало сил. Боюсь, погибших придется оставить. Очень велик риск возвращения самолета.
После слов лейтенанта Далма навзничь повалился на телегу. Кругом полыхал пожар, поднимаясь до самого неба. А там, в небе, зарывался в январские облака самолет Ахмета Челика.
«Фоккер Таубе», долетев до скалы, сделал разворот над крестом и взял курс вдоль Красной реки Халис в сторону одинокой хижины.
Он посадил самолет, едва удержавшись на самом краю обрыва. Левая рука повисла плетью. Вытащил одеревеневшее тело из кабины и ступил на крыло. Мария уже бежала к нему, не обращая внимания на платок, слетевший с головы, уносимый ветром под берег. Челик спрыгнул на землю и тут же повалился на бок, из-под рукава на кисть текла струйка крови.
– Мария!
– Ахмет. Боже! Что с рукой?
– Ерунда! – выдохнул капитан, пытаясь стряхнуть с глаз пелену тумана.
– Я тебя больше никуда не отпущу!
– А как же ключ?
– Какой еще ключ, глупый?
– Тот, что висит на стене. Такой большой и ржавый! – слабо улыбнулся и понял, что теряет сознание.
Она втащила бесчувственного Челика в дом и уложила на свою кровать.
Он вдруг очнулся:
– Женское ложе. Нет ничего более недосягаемого, чем… Нельзя вот так класть на него тело какого-то немытого летчика.
– Помолчи, Ахмет. Прошу тебя. – Аккуратно стащила с него летную куртку и, разрезав рубаху, обнажила рану. – Она не глубокая. Пуля завязла в плече. Мы ее достанем, и ты поправишься.
Он ее слышал сквозь стену, вставшую между реальностью и угасающим сознанием. И понимал: раз она так говорит – значит, так и будет, потому что его Мария всегда права. А он готов ей подчиняться.
– Ахмет, тебе нужно сначала выпить этого. – Она поднесла глиняную кружку к его губам. Прохладные, чуть шершавые края, а вкуса никакого. Выпил и через несколько мгновений оказался внутри огромной спирали, которая кружила и поднимала его вверх. Выше. Выше. Скала. Крест. И – белое царство. «Почему так много соли?» – «Потому что рядом море, Ахмет». Голос Марии ровный и тихий. «Всем, кто оказывается или живет в наших краях, загробный мир представляется в виде белого соляного царства. Так устроен человек. Мы все разные, а видим одно и то же». – «А я по-другому представлял себе загробный мир». – «Он и есть другой, просто ты его таким сейчас видишь». – «Почему я вообще его вижу?»
Она раскалила над жаровней узкий нож. Сдавила левой рукой область вокруг плеча и подцепила острием засевшую пулю. Челик сквозь сон почувствовал страшную боль. Завыл, зубы сжались до крошева. В глазах брызги синего цвета.
– Все. Еще чуть-чуть! – Из сизого тумана выплыло лицо Марии. – Теперь спи.
Сутки Челик находился между землей и Богом. Его то бросало в пот, то дико знобило, то сковывало железным обручем по рукам и ногам. Под вечер следующих суток он очнулся и распахнул веки. Потом снова закрыл и зажмурился, словно сбрасывая наваждение. В изголовье сидела Мария. Сквозь ее тяжелые рыжие пряди пробивалась полная луна.
– Ты очнулся. Славу Иисусу!
– Мария. – Он потянулся к ней здоровой рукой и взял за запястье. – Ты только не уходи.
– Есть еще дела, Ахмет.
– Пожалуйста. Ты умеешь врачевать! Как это прекрасно. – В глазах Челика девушка то становилась легкой дымкой с размытыми очертаниями, то снова красивой рыжеволосой Марией с прямым, чуть удлиненным носом и слегка выпирающими скулами. – Ты не похожа на гречанку. Какая-то другая.
– Немного другая. – Она кивнула, улыбнувшись. Задумалась, посмотрев в окно, словно размышляя, говорить или нет… – Это случилось десять лет назад. В нашу деревню посреди ночи прискакал всадник и забарабанил в окно. Очень отчетливо помню ту ночь: сплошной стеной лил дождь так, что видно было лишь костлявую руку, ударяющую о стекло. Ни лица, ни
