Первая реакция — позвонить бывшему мужу и высказать всё, что я о нём думаю. Но из остатков здравого смысла формируется напоминание об угрозах, которыми щедро приправили наше расставание. Решаюсь поговорить с Олегом — кажется, запрета на общение с ним не было. А даже если был, то он — последний человек в венценосной цепочке, и ему звонить куда безопаснее, чем самим царственным особам.
Торопливо набираю по памяти номер, нервно дёргаю пальцами, несколько раз ошибаюсь и начинаю набирать цифры сначала. Мысленно готовлюсь к тому, что Олег не возьмёт трубку, но он всё же отвечает.
— Олеся, ну что мы можем сделать? — выслушав моё эмоциональное вступление, говорит совершенно спокойно. — Журналисты в нашей стране независимые. Никто не может приказать им, что писать, а что — табу.
— Как вы не понимаете, что они меня оклеветали! В этой статье написана неправда!
— Если ты считаешь, что это клевета, ты всегда можешь подать в суд и попробовать стрясти с них публичные извинения и компенсацию морального ущерба. Только как ты будешь доказывать, что права именно ты, а не они? Где гарантия, что Виктор Борисович захочет давать суду какие-то показания и вообще макаться в судебное разбирательство? Он же депутат, публичная личность! Ты должна понимать, что история с тобой для него отошла в прошлое, этот проект сыграл своё и теперь закрыт. Сомневаюсь, что кто-то из их семьи выступит на твоей стороне, уж прости за прямоту.
— Но что же мне делать? От этих статей страдают мои нервы и профессиональная репутация!
— У меня нет ответа на твой вопрос. Затаись на время. Самым разумным решением было бы переехать в другой город, где тебя никто не знает.
Кладу трубку с тяжёлым сердцем. И почему я вдруг решила, что Олег станет мне помогать? Он же всего лишь шестёрка и делает исключительно то, что приказывает ему босс…
Меня распирает от обиды, горечи и чувства чудовищной несправедливости. Чтобы как-то успокоиться, уговариваю себя, что журналисты помусолили эту тему и быстро переключатся на другую. Жизнь не стоит на месте, а Виктора в стране нет. Значит, новостей о нём в ближайшее время не будет, и интерес потухнет.
И действительно, новые статьи больше не появляются. Папарацци оставляют меня в покое. Но, как говорится, пришла беда — отворяй ворота. Как-то с утра возле кондитерской появляется группа немолодых женщин с самодельными плакатами, на которых написаны нелицеприятные фразы в мой адрес. Судя по одежде, достаток у них ниже среднего, лица злые, будто я лично их чем-то обидела.
Возможно, если бы они стояли молча, я бы даже не обратила внимание. Но они начинают выкрикивать разные обидные вещи, из которых слово «дрянь» — почти комплимент.
— Фан-клуб твоего бывшего подтянулся, — глубокомысленно замечает Вера. — Делать им нечего. Лучше бы с внуками лишний раз погуляли или поиграли.
— А от меня они чего хотят?
— Ну как же? Оскорбились за своего любимца, что ты предала его, бросила в беде, такая-сякая. Хотят, чтобы ты прониклась тем, какая ты падшая и непутёвая женщина. Выпускают пар, назначив тебя козлом, то есть козой отпущения.
Своим поведением собравшиеся привлекают внимание прохожих, толпа постепенно увеличивается, обрастая другими женщинами и несколькими мужчинами. Они мешают входить и выходить посетителям нашего кафе, я вся на нервах, работа валится из рук, ничего не получается.
— Леся, иди поиграй с Иришкой, я за тебя доделаю, — подруга выпроваживает меня из кухни, окна которой выходят как раз на толпу.
Длится этот беспредел несколько часов, пока к кафе не подъезжает Римма. Она только с виду милая и добродушная пышечка. На самом деле она — генерал в юбке. Хозяйке хватает пары минут, чтобы разогнать стихийный митинг и пригрозить полицией. Дышать становится немного легче. Всё-таки приятно знать, что есть в этом мире хоть кто-то, готовый встать на мою защиту. Настроение заметно улучшается. Я даже возвращаюсь к работе и до конца дня творю свои шедевры без косяков.
Очень хочется верить, что на этом чёрная полоса закончится. Но когда наутро прихожу в кондитерскую, то понимаю, что всё только начинается…
Двери, особенно ручка, витрина, крыльцо — всё измазано испражнениями. Человеческими или собачьими — понять тяжело. Запах стоит ужасный, даже несмотря на то, что ветер подхватывает его и рассеивает по округе. Римма в ступоре. За годы нашего знакомства я впервые вижу её в таком состоянии. Она растерянно стоит перед входом и не решается ступить на крыльцо. Ничего не говорит мне, но все её эмоции красноречиво отражаются на лице.
В первый момент увиденное вызывает шок, сменяющийся отвращением и желанием бежать поскорее и подальше. Но ведь кто-то должен, подавив брезгливость, открыть перепачканную зловонную дверь, войти внутрь и предпринять какие-то меры для ликвидации катастрофы? А поскольку связать вчерашний стихийный митинг с этой мерзостью не составляет никакого труда, то именно на мне лежит ответственность за этот кошмар.
Лезу в сумочку, достаю оттуда резиновые перчатки, которые ношу в походной аптечке на тот случай, если придётся на улице обрабатывать рану моей принцессе с пропеллером в одном месте. Отложив свои прямые обязанности, несколько часов подряд драю с хлоркой все изгаженные в буквальном смысле поверхности. Смрад в воздухе стоит невыносимый. Лучшей антирекламы нашей кондитерской и придумать сложно!
Низость и подлость тех, кто это задумал и воплотил, трудно переоценить. Каким же должно быть больное воображение этих людей! Они точно не в себе. Ну разве станет человек в здравом уме творить такое? Тем более что кондитерская принадлежит не мне, я в ней всего лишь наёмный работник.
Римма вызывает наряд, полицейские составляют протокол по факту хулиганства. Снять видеозапись с камеры наружного наблюдения почти не представляется возможным, поскольку она вымазана тем же, что и дверь. А вот вчерашние участники на записи видны во всей красе. Надеюсь, полиция вычислит их и отправит на принудительное лечение в психушку.
Этим атаки на меня не ограничиваются. На странице в соцсети, где я делюсь кулинарными секретами, под постами множатся грязные комментарии. Похоже, их пишут какие-то злобные неадекваты или вовсе боты. Возможно, это и есть те ненормальные бабки, что махали плакатами и выкрикивали угрозы возле кондитерской. Поначалу я пытаюсь им отвечать, объяснять вполне логичную и близкую к действительности версию развода, о которой мы договорились с Олегом. Но им этого мало. А может, их вовсе не интересует правда? Их задача — задеть посильнее, выплеснуть на меня свой яд? И им это удаётся. Доведенная до крайней стадии отчаяния, полностью удаляю страницу, чтобы этим сумасшедшим негде было писать мне гадости.
На время всё затихает, успокаивается. То ли полиция предпринимает какие-то действия в отношении этих странных женщин, то ли им просто надоедает меня доставать. Но радуюсь покою я недолго.
Спустя неделю, передав свои срочные заказы Вере и отпросившись у Риммы, беру Иришку и отправляюсь с ней в районную администрацию. Не оставляю надежду получить наконец-то путёвку в детский сад. Частный, в который ходила дочка, пока мы жили у Виктора, мне не по карману, а ребёнку нужно развиваться, а не крутиться целыми днями в кондитерской.
