class="p1">– Поиграй здесь, я приду за тобой, – сказал отец, не глядя в доверчивые глаза дочери, сунул в маленькие ручонки несколько рисовых лепешек и скрылся в зарослях гаоляна…
Истомилась ожидать отца Лю и, шатаясь от непривычки к земле, засеменила по берегу к тому месту, куда причалила лодка.
Но ни отца, ни лодки нигде вокруг не было…
Плачущую крошку Лю подобрали чужие люди, и, после множества мытарств, переходя с рук в руки, безродная девочка оказалась в том чудовищном логове «рыжих дьяволов» – в Шанхае, где с каждым годом вырастают трубы фабрик, куда со всей страны скупаются дети в рабство иностранцев.
* * *
Судьба бросила и южанку Лю и северянина Тина в тот же Шанхай… И здесь эти два заброшенные существа встретили друг друга.
Маленькая Лю работала прядильщицей на японской текстильной фабрике «Гай-Най-Кайша», а Тин – на английской спичечной фабрике.
Как-то в первый день Нового года – единственный нерабочий день в году для детей иностранных предприятий, – Тин забрел в роскошный иностранный сеттльмент.
Недалеко, у калитки, ведущей в сад, стояла желтенькая девочка, и на нее загляделся от нечего делать Тин.
Раскосые глазки китаянки жадно прыгали за узорчатую изгородь сада, где на песке играли красивые, разодетые белые девочки с такими же красивыми и нарядными, но не живыми, крошечными девочками-куклами.
Кукол китаянка увидала в первый раз и, чтобы лучше разглядеть их, она направилась к калитке – пройти в сад.
– Не иди туда! – испуганно-предостерегающе крикнул Тин, но желтая девочка не послушалась и переступила порог.
Ведь она неграмотна и не могла прочесть объявление над калиткой:
Ездить в саду на велосипедах по аллеям,
водить собак,
а также входить в сад китайцам
ВОСПРЕЩАЕТСЯ.
И тотчас бронзовая рука привратника-индуса грубо вышвырнула девочку за запретный порог, на улицу.
Девочка упала и разбила нос; на грязном желтом лице растеклись красные капли крови, смешанные со слезами…
Тин подбежал к девочке, помог ей встать, повел под тень деревьев, на тротуар.
– Ведь я кричал тебе; «не иди туда», – строго говорил мальчик плачущей китаянке, утирая полою синей кофты слезы и кровь.
В синей кофте брякнули медные чохи…
Тин, заслышав вдали заунывный визг звучащей раковины торговца сластями, кинулся на призывный манящий звук.
– Посиди тут и подожди меня, – крикнул он на ходу.
Вскоре у мальчика в руках краснели засахаренные мелкие яблочки, нанизанные на бамбуковые прутики, и к кофте липли желтые липучки, усыпанные зерном…
– Как тебя зовут?
– Лю-Чьен, – ответила девочка.
– На, Лю; это тебе, это мне… это тебе, это мне…
Мальчик поровну разделил вкусную покупку.
Сладости сблизили детей.
– Я сразу угадал, что ты – работница, как только увидел тебя, – заявил Тин, когда девочка, отвечая на его расспросы, рассказала о своей короткой, но жестокой жизни.
– Я тоже рабочий, – прибавил мальчик и тут же рассказал о Желтой земле, о подземной родине, о продаже в рабство и, наконец, о жестокой английской фабрике-тюрьме.
– У нас работают и не такие большие мальчики, как я… У нас сотни пятишестилетних детей. У вас, наверное, лучше работать, не пахнет противным белым фосфором, от которого пухнут все внутренности. Мой учитель – взрослый рабочий У-Бай говорит, что этот белый фосфор белые собаки, запретили употреблять на фабриках у себя на родине, а нас травят, проклятые дьяволы!
– Зачем ты их ругаешь? Если бы их не было, мы умерли бы с голоду… Они дают нам кров, пищу и даже немного денег…
– Молчи! – перебил мальчик Лю. – Я больше тебя знаю, что говорю… А, кроме того ты – девочка, значит, не должна спорить со мной, – всерьез рассердился Тин.
Спускающиеся сумерки примирили детей: обоим надо было спешить на фабрики, чтобы целый год изо дня в день прозябать в каторжном труде, не выходя вовсе за фабричные стены.
Текстильная фабрика «Гай-Най-Кайша» и спичечная, на которой работал Тин, оказались почти рядом, и дети, прощаясь, условились снова встретиться, поиграть на том же месте, на тротуаре, в тени запретного сада, на будущий Новый год.
Раз в году встречались Тин и Лю и весь свободный день проводили вместе.
Учитель мальчика У Бай не только грамоте обучал своего ученика, но и открывал ему глаза на социальную неправду, царящую вокруг. И все, что узнавал Тин, что скапливалось за год в его маленькой головке, – все он передавал своей подружке.
С каждым годом разговоры детей-рабочих приобретали все более и более глубокий и осмысленный характер.
Тин говорил подруге о тайных юношеских организациях, революционных студенческих союзах в Шанхае, о комсомольцах Кантона и о красной далекой стране единственных из белых людей, не поработителей, а друзей китайского народа; об их Великом Добром Духе, который более знатен и мудр, чем сам Конфуций, – о Ленине, защитнике всех угнетенных и порабощенных людей…
Прошло еще несколько «Новых годов».
Тину исполнилось уже восемнадцать лет и ему, как взрослому рабочему, разрешили переселиться на волю в частный дом.
Лю, которой минул пятнадцатый год, научилась от старших подруг чаще видеться с Тином. Для внеочередных отпусков она «сдружилась» с привратником-японцем Фукуда-Саном и на его дежурствах, по четвергам, тайно покидала фабричный двор, обнесенный высокой стеной и колючей проволокой. За «отпуски» девочка расплачивалась молодым телом.
* * *
Каждый четверг Тин ожидал работницу с фабрики «Гай-Най-Кайша». Но теперь он был не один: в его каморке на Чапей собиралась боевая группа рабочей молодежи. Лю была единственной девушкой среди них для связи с прядильщицами.
Как-то в один из четвергов Лю вбежала, запыхавшись, к Тину и сразу же заговорила взволнованным голосом:
– У нас на фабрике несчастье, большое горе: моя лучшая подруга Сю-Джи вздремнула за работой, утомившись на исходе двенадцатичасовой ночной смены. К Сю подскочил надсмотрщик-японец и жестоко избил ее… Вступились взрослые рабочие, и японцы на наших глазах убили любимца нашего – рабочего Кон-Пу-Сяна.
– Товарищи! – перебил Тин, – все за дело. Ты, Сун, беги в профсовет; ты, Тун, – в союз текстилей; ты, Бай, – к студентам, в партию. Бегите объявить о зверствах на фабрике «Гай-Най-Кайша».
Оставшись наедине с Лю, он извлек из-под нар кипу бумаг и сказал:
– Вот прокламации! Это – ответственное, опасное поручение. Их надо расклеить тайком в общежитиях, на заборах, на фабрике. Сейчас, при возмущении работниц, эти бумаги принесут больше пользы, чем когда бы то ни было. Но будь осторожна: если поймают тебя «макаки» (японцы), тебе не сдобровать. Говори же, согласна ли расклеить эти прокламации у себя на фабрике, Лю?
Лю, конечно, согласна… Она на все готова для друга!
