— Итак, победитель… Джимми Конвей!
На несколько секунд я оцепенел. Стелла поцеловала меня в щеку:
— Вперед, Джимми!
Две тысячи глаз в упор смотрели на меня, пока я вставал на дрожащие ноги — в смятении, ужасе и полном восторге. Я — лучший эстрадный артист Великобритании, хотя с такими ватными коленками на эстраде делать нечего. Зигзагами я пробирался мимо столиков, смутно слыша, как оркестр играет инструментальную версию песни «Рассмеши их», которую почти заглушал шум аплодисментов. Сообразив, что слишком тороплюсь, я сбавил темп, чтобы растянуть время. Сегодня я на несколько секунд — Робби Уильямс, выходящий на бис, я — Адольф Гитлер, взбирающийся на трибуну Нюрнбергского сборища, я — Рональдо, шагающий за Кубком мира. Пока я шел, стулья магически раздвигались в стороны, а аплодисменты и выкрики становились все громче, и в уме у меня пронеслось, что миллионы зрителей дома следят за моим продвижением к сцене. Я был абсолютным центром внимания, на мне сосредоточились все. Ничего подобного раньше я не переживал. Никакого сравнения с ролью третьего ослика в постановке о Рождестве Христовом.
Я ступил на сцену. Что бы такое сказать? Я вспомнил Гвинет Пэлтроу,[46]когда ей вручали «Оскара». Она сказала, что хочет поблагодарить всех, с кем только встречалась в жизни. Может, и мне так поступить, а потом вообще взять да и перечислить их по именам? Жаль, не подготовился к этому моменту, чтобы иметь в запасе хоть полостроты для глазеющих на меня людских масс.
— Молодец! — похвалил теневой канцлер, умудряясь даже одно слово произнести снисходительно.
— Спасибо, — сказал я, отвечая на рукопожатие.
Ведущий махнул рукой в сторону микрофона, предлагая произнести речь, и я почувствовал, как ноги затряслись с новой силой. Вот бы проехаться на тигре, закидать их всех веселыми профессиональными шутками из мира телевидения, помахать знакомым в толпе — в знак благодарности всем моим друзьям в шоу-бизнесе. Если бы только я мог оправдать их надежды. Они готовы смеяться, а мне просто нечего сказать смешного, у меня даже нет воздуха в легких. Эти мысли пронеслись в голове, пока я смотрел в океан улыбок перед собой. Я молчал уже несколько секунд, и теперь моя нервозность бросалась в глаза. Будь я готов, может, и сумел бы поддержать свой обман, но теперь оставался только один выход. Признание.
— Послушайте, произошло ужасное недоразумение, — выдавил я ломающимся, как у юнца, голосом. — Я никогда в жизни не выступал на эстраде! — Вместо коллективного изумления, которого я ждал, по залу прокатилась бурная волна смеха, которую перекрыли аплодисменты, и я увидел, как гости поворачиваются друг к другу, кивками одобряя гения юмора, которого избрали. — Правда, это не первое мое публичное выступление, — продолжал я, — поскольку я преподаю английский язык как иностранный выходцам из третьих стран.
Смех усилился, и ведущий похлопал меня по спине, утирая слезы веселья.
— Отлично, Джимми, — шепнул он. — Знаешь, как бы не сбылось. — И под неутихающие аплодисменты и приветствия указал мне путь со сцены к столику.
Кое-кто из зрителей даже пытался устроить продолжительную овацию.
— Спасибо, большое спасибо, — говорил я разным солидным телережиссерам, тряся головой, и пробирался к своему столику.
— Так держать, Джимми! — крикнул кто-то через зал, притворяясь моим приятелем. А соседи по столику, которые до этого заявляли, что все эти награды ничего не стоят, теперь доказывали обратное, с энтузиазмом пристраиваясь ко мне и махая рукой знакомым за другими столиками, которые их уважали за то, что они сидят за одним столом с лауреатом. Пара соседей даже схватили мою статуэтку и щелкали друг друга своими бесплатными фотоаппаратами.
Остаток вечера подарил мне неведомые доныне переживания. И конечно, я был просто вынужден ходить повсюду с наградой в руке. Я вдруг стал всем лучшим другом. То есть почти всем. Под конец вечера Майк Меллор подошел сказать, что не держит зла, и тут же продемонстрировал, что держит. Я подозревал, что он малость перепил, потому что он с трудом справлялся с довольно простой задачей — прислониться к стене.
— Ну что, победил? — пробормотал он.
— Да, большое спасибо, — почему-то поблагодарил я его, может, ждал, что он меня поздравит.
— Впечатляет, особенно если учесть, что я не знаю ни одного юмориста, который видел тебя на сцене. — Он пытался сверлить меня взглядом, но постоянно промахивался.
— Ну, почаще надо из Лондона выбираться, — нашелся я.
— А ты хоть знаешь, за что тебя наградили?
— Э-э, потому что считают меня лучшим новым юмористом?
— Не, лучший-то я, — сообщил он таким тоном, как будто это общеизвестный факт. — Все интриги шоу-б-бизнеса, т-так? К-как п-предупредительный выстрел агентам: не задирайте цену на своих п-подопечных, а то на рынок всегда п-по-ступают свежие т-таланты.
Это правда, среди членов жюри был шеф Би-би-си, который нахваливал меня в «Гардиан». Я кисло улыбнулся, а Майк продолжал:
— Особенно т-такие, которые считают, что им агенты ва-аще не нужны, как Джимми Конвей Сраный.
— Откуда ты знаешь мою вторую фамилию?
— А я о тебе много ч-чего знаю, — напирал он.
Хотя он разошелся по пьяни, я все же испугался, что меня раскусили. Что именно он знает? А что люди говорят?
Майк расплылся в наглой улыбке, готовясь выложить своего козырного туза.
— Раз ты такой супер-пупер юморист, давай, выдай номер, прям щас!
— В смысле?
— Д-давай, сделай сегодня в «Комеди Стор» номер под занавес. А мы п-поглядим, каков ты из себя.
— Ну нет, боюсь, это невозможно. Я должен остаться для фотографирования лауреатов. Может, в другой раз?
— Вот так-то! — И он помахал через зал, довольный, что я не принял его вызова.
Трезвым я, наверное, ни за что бы не сумел противостоять Майку Меллору, но под занавес я был лишь чуточку менее пьян, чем он. Поскольку пришлось высидеть еще более дюжины награждений, я заметил, что беспрестанно прикладываюсь к стакану и преувеличенно аплодирую каждому лауреату, показывая, сколь ценными я считаю эти награды. Я выкурил одну из бесплатных сигар, и всякий раз, когда опустошал бутылку «шардонне», фея вина магически заменяла ее полной. К концу вечера, похоже, что-то случилось с полом, он то ли накренился, то ли еще что, в общем, мои ноги никак не могли его нащупать. Стеллу я, похоже, потерял, хорошо хоть, видел, куда иду, не то что эта здоровенная колонна с цветочным горшком сверху, которая вдруг выросла передо мной. Я пошел еще разок присесть в туалете и на секундочку закрыл в кабинке глаза. Когда я их открыл, то очень изумился, потому что все разъехались по домам, а уборщицы выметали из громадного пустого зала битое стекло. Смутно помню, как расспрашивал пожилую даму азиатского типа, не видела ли она подарочный пакет на спинке стула за столиком № 97, но у нее был ужасный английский, а мне вдруг стало очень неловко описывать роскошные подарки для привилегированных гостей.
