— Гм, извините, у меня нет мелочи.
— Простите, сэр?
Черт, он меня вынудил повторить.
— Мелочи нет у меня, понимаете, за полотенце заплатить. Извините.
— Полотенца бесплатные, сэр. А чаевые на ваше усмотрение, сэр.
— Вот я и говорю, жаль, что так вышло, с чаевыми то есть. У меня только двухфунтовая монета.
— Прекрасно, сэр.
О-о-х! Зачем я так сказал?! «Двухфунтовая монета», как будто речь идет о пятифунтовой банкноте или золотой карточке «Американ Экспресс». Во время нашей беседы другой удовлетворенный клиент взял полотенце, наскоро вытер руки и небрежно швырнул в тарелку фунтовую монету, да ловко так, как Майкл Джордан забрасывает мяч.
— А что, если я положу мою двухфунтовую монету в тарелку и возьму фунт сдачи?
— Простите, сэр?
— Я просто подумал, раз уж два фунта многовато, я вам положу двухфунтовую монету, а возьму одну фунтовую, и вам останется фунт. Это ведь тоже немало, в конце концов.
— Благодарю вас, сэр. Премного обязан.
Вау, классно это я! Джеймс-бондовский ход, в городе новый игрок суперлиги! Изысканность, небрежная недосказанная щедрость, этакое je ne sais quoi[45]— некоторые из нас с этим просто рождаются. Наш разговор слышал мужчина у писсуара. Он посмотрел, как я беру с тарелочки сдачу, потом опустил глаза на отросток в своей руке и перевел взгляд снова на меня, словно между мной и этой штукой нет зримых различий. Направляясь к дверям на выход, я сказал себе, что мог бы решить проблему чаевых с большим достоинством и самообладанием. Торопясь выйти, я поздновато сообразил, что дверь открывается вовнутрь, и ударился головой о деревянную обшивку. Поняв свой промах, я потянул ручку на себя, одновременно одарив слабой страдальческой улыбкой подавальщика полотенец, который отвел глаза в сторону, едва наши взгляды встретились. Что ж, все началось с того, что я захотел, чтобы он почувствовал себя лучше. После встречи с таким полным лохом, как я, он должен быть вечно благодарен судьбе за то, каков он есть.
По пути назад я хотел было взять еще пива в баре, но решил не платить, а перейти на дармовое вино. Надо сократить потребление жидкости. Мало того, что пришлось отстегнуть три пятнадцать за кружку пива, так еще платишь фунт за право все это слить с другого конца. Собираясь сюда, я думал, что меня позвали только для мебели и шансов получить награду просто ноль. Поэтому никакой речи на случай вручения награды не готовил и не обращал внимания на то, сколько пью. Я старался убедить себя в этом даже после подслушанного в туалете разговора. Но когда пошел наполнить бокал, случилось странное. Я поставил бутылку на место и перешел на воду. На всякий, сказал я себе. На всякий.
Уже убирали тарелки, и вот-вот должна была начаться церемония. Наверное, что-то с этой курятиной было не то, потому что у меня разболелся живот. Вернулась Стелла, и я расспросил ее обо всех случаях, когда Билли номинировали. Стелла сказала, что он обожал всякие призы и часто вызывался получить награды за коллег по шоу-бизнесу, которые не могли присутствовать на церемонии, а потом просто отказывался их отдавать. У Стеллы на каминной полке все еще стоял один из призов Хью Гранта.
— А они заранее предупреждают, что ты выиграл?
— Билли предупреждали, потому что он приходил, только если его наградят. Его агент требовал, чтобы говорили заранее. Но знаменитости калибром поменьше обычно в неведении до последней минуты и узнают одновременно со всеми.
В разговор встрял тип, сидевший рядом:
— Меня как-то выдвинули на награду, и продюсер был со мной. И вот вскрывают конверт, а фотограф меня отпихнул, чтобы получше вышел снимок кандидата прямо за мной. Это вроде как намек.
Я попытался улыбнуться, но улыбка вышла фальшивой.
— Обычно знаешь, что наградят не тебя, — сказал он, — а какого-нибудь Джо Пупса. Ты уверен, что никаких шансов, что тебя наградят, потому что Джо Пупсу в этом году явно везет, и вот вскрывают конверт, и на миг думаешь, а может, все-таки меня, может, сейчас вызовут меня.
— И вызывают вас?
— He-а, Джо Пупса. И тут приходит разочарование и ощущаешь себя распоследним болваном.
— После этой награды номинация Джимми, — сказала Стелла, сжав мою руку.
— А, ну тогда удачи, — пожелал он без особого чувства, и мы откинулись на спинки стульев, чтобы наблюдать за церемонией.
Первую награду — «Человек года на радио» — присуждали по итогам опроса читателей «Радио Таймс». Обычно ее давали радиоведущему, который чаще других мелькал на ТВ. Последние три года ее получал бывший диджей, ни разу не выступивший по радио. Бродящие по залу телеоператоры выхватывали кандидатов, чьи лица потом передавались на гигантские экраны рядом со сценой, пока зачитывали их имена. Победителя объявляли, он изображал шок, целовал своего соперника, бежал за статуэткой и импровизировал отполированную речь.
Моя номинация была следующей. Я чувствовал, что меня всего трясет. Ведущий пошутил, что в этом зале самая большая коллекция юмористов за пределами палаты общин, это вызвало слабый смех, но все захлопали, чтобы показать, что по крайней мере поддерживают идею. Оператор прямо рядом со мной встал на колени и нацелил мне в лицо громадный объектив. Бывают люди, которые вторгаются в твое личное пространство, но этот тип взломал дверь и влез ко мне в прямом эфире. Судя по всему, фокус тут простой: надо вести себя так, будто не подозреваешь ни о камере, ни о том, что все на тебя пялятся, но будь я проклят, если стану ковырять в носу и вытирать пальцы об сиденье. Я изобразил нечто вроде сладкой улыбки, которая, как мне казалось, демонстрировала мою расслабленность и одновременно уверенность в себе: мол, я хоть и заинтересован, но все же получаю удовольствие от церемонии. Я небрежно потянулся глотнуть воды и с опозданием обнаружил, что это вазочка с цветами.
Ведущий настойчиво смотрел в сторону камеры, но с моего места было видно, что он читает текст на телесуфлере.
— Лауреаты этого конкурса прошлых лет сумели создать лучшие в мире ролики для рекламы пива, — съязвил ведущий.
Зачитать имена номинантов в жанре эстрадного юмора пригласили министра финансов теневого кабинета, и он так лихо с этим справлялся, что миллионы избирателей дома не могли не подумать: «Ну и здорово же он читает эти имена по бумажке; наверное, отлично смог бы управлять экономикой». Когда было произнесено мое имя, красный огонек сбоку камеры загорелся, но тут же погас, как только на экранах стали появляться лица других претендентов. Однако в тот короткий миг камера снимала в прямом эфире меня; мое лицо проникло в миллионы домов по всей стране. Почти на каждой улице, в каждом поселке, в каждом доме кто-то меня видел. Завсегдатаи пивной в Сифорде, старые школьные друзья в Восточном Гринстеде — все вскочили со стульев с криком: «Черт побери, это ж Джимми!»
Теневой министр пошарил в здоровенном золотистом конверте, достал карточку и прочел имя про себя, прежде чем раскрыть секрет нетерпеливым массам. В это мгновение красный огонек телекамеры, которая нацелилась на меня, загорелся, погас и снова загорелся, и я не мог взять в толк, к чему бы это, а министр наклонился к микрофону и провозгласил:
