любит, особенно когда он говорит такие милые, нелепые, простые вещи, как же она его любит!
– Поднимемся наверх. И сними свою шляпу! – сказал Уимисс. – Хочу видеть, как твои – нет, мои! – стриженые волосики смотрятся в моем доме. Кроме того, разве ты не умираешь от желания увидеть наконец нашу спальню?
– Умираю, – ответила Люси, решившись взойти по дубовой лестнице.
Спальня располагалась прямо над библиотекой, была того же размера и с таким же окном. На том месте, где в библиотеке были книжные шкафы, стояла кровать – огромная, можно даже сказать, тройная кровать, настолько она была широка, напротив кровати было окно, и здесь Вера – все было бесполезно, она не могла избавиться от мыслей о Вере – провела предначертанное ей число ночей, пока с ней не было покончено. Но с ней не было покончено. Если б только она могла выскользнуть из памяти, из воображения, думала Люси… Но она не уходила, не уходила, здесь годами спала эта стройная женщина с умными глазами, и годами это зеркало видело, как она одевается и раздевается, каждый день, каждый год – о Господи, какой ужас! – и длинные ее руки сворачивали волосы в узел, закалывали на затылке… Люси не могла представить себя перед этим зеркалом, не могла представить, как она сворачивала бы и закалывала в узел волосы… Вот она сидит у зеркала возле окна… Ужасно, невозможно… И все в этой комнате принадлежало ей, все абсолютно принадлежало Вере, в том числе и Эверард…
Люси невероятным усилием обуздала мысли.
А Уимисс закрыл дверь и стоял неподвижно, глядя на нее.
– Ну? – спросил он.
Она, вздрогнув, повернулась к нему, глаза ее еще были полны муки от терзавших ее мыслей.
– Ну? – повторил он.
Она решила было, что он ждет похвал спальне, и торопливо начала восхищаться видом – наверняка в погожий день он просто прекрасен, и как здесь удобно, и какое чудесное зеркало – ей нравятся большие зеркала, – и какая прекрасная софа – ей нравятся как раз такие, – и какая большая кровать, и что за чудесный ковер…
– Ну? – снова повторил Уимисс, когда все восторженные слова у нее закончились.
– В чем дело, Эверард?
– Я жду.
– Ждешь?
– Жду положенного мне поцелуя.
Она подбежала и поцеловала его.
– Вот так-то, – мрачно заявил он. – Я-то о таких вещах не забываю. Я не забываю о том, что моя жена и я впервые оказались здесь, в нашей собственной спальне.
– Но, Эверард, я не забыла, я только…
Все еще обнимая его, она никак не могла придумать, что сказать, ведь не скажешь же, о чем она на самом деле думала – о, как тогда он будет бранить ее нездоровое воображение, и как он будет прав! – и она закончила фразу так же нелепо, как тогда в замке Амбуаз:
– Я просто не вспомнила.
По счастью на этот раз он уже переключился на другое.
– Ну разве не веселая комната? – спросил он. – У кого во всем Строрли самая лучшая спальня? И кто получит в полное свое распоряжение веселенькую гостиную? И кто здесь балует свою маленькую женушку?
Прежде чем Люси успела ответить, он снял ее руки со своей шеи и сказал:
– Пойди глянь на себя в зеркало. Посмотри, какой маленькой ты кажешься по сравнению со всем в комнате!
И, держа ее за плечи, подвел к туалетному столику.
– По сравнению с чем? – засмеялась Люси, и ее, словно огнем, обожгла мысль: «Что, если я гляну в зеркало и увижу не себя, а Веру? Зеркало привыкло к Вере».
– Ну вот, закрыла глазки! Открой, моя маленькая любовь! – приказал Уимисс, стоя с ней перед зеркалом, в котором отражалось совсем не то, что он представлял себе как образ супружеской любви: она крепко зажмурилась.
Свободной рукой он снял с нее шляпу, швырнул на софу и, прижавшись подбородком к ее голове, скомандовал:
– Открывай!
Люси повиновалась, и когда она увидела то, что отразило зеркало, лицо ее расплылось в очаровательной улыбке, потому что в этот момент ее Эверард был лучшим из Эверардов, был Эверардом, по-мальчишески в нее влюбленным, его гладкое лицо было совсем рядом с ее лицом, он смотрел на нее с гордостью. Казалось, они созданы друг для друга, великолепно друг друга дополняют.
Улыбаясь его отражению в зеркале, она подняла руку и погладила его по щеке.
– Знаешь, на ком ты женился? – спросила она человека в зеркале.
– Да, – ответил Уимисс девушке в зеркале.
– Нет, ты не знаешь. Но я тебе скажу. Ты женился на полной дурочке.
– Ну и что на этот раз забралось в эту прелестную головку? – спросил он, наблюдая в зеркале, как целует ее волосы.
– Эверард, ты должен мне помочь, – прошептала она, нежно потершись затылком о его подбородок. – Пожалуйста, любимый, помоги мне, научи меня…
– Вот это, миссис Уимисс, самый правильный взгляд, который только может иметь жена, – сказал он.
И все четверо засмеялись, хотя обе Люси чуть более сдержанно.
– А теперь пойдем, я покажу тебе твою гостиную, – сказал он, отпуская ее. – Мы будем пить чай там. Вид оттуда просто великолепный.
XIX
Здесь, наверху, ветер свирепствовал еще ожесточеннее, и когда Уимисс открыл дверь в гостиную Веры, она сразу же снова захлопнулась.
– Черт побери! – взревел он, с силой распахивая дверь.
– В чем дело? – нервно спросила Люси.
– Входи быстрее! – нетерпеливо бросил он, придерживая дверь и буквально вталкивая Люси в комнату.
Громко хлопали оконные шторы и шнуры, по всей комнате летали листки писчей бумаги, Уимисс захлопнул дверь, и шум и грохот стихли.
– Эта бестолковая Лиззи! – воскликнул он и, пройдя к камину, нажал на кнопку звонка и так и стоял, не снимая пальца с кнопки.
– А что она такого сделала? – спросила Люси, которая осталась у двери.
– Что сделала? А ты сама не видишь?
– Ты имеешь в виду… – она с трудом заставила себя произнести роковое слово. – Ты имеешь в виду… окно?
– В такой день!
Он продолжал жать на кнопку. Звонок был очень громким, раздавался по всему дому, что наверху, что внизу, дабы достичь слуха Лиззи, в какой бы части дома она ни пыталась укрыться, и Люси, слушая эти нескончаемые призывы к Лиззи, которая все не являлась, с каждой секундой нервничала все больше, и уже совсем не могла выносить этот звук.
– Может, хватит? – спросила она Уимисса, который все звонил, а ничего не происходило.
Он не ответил. Он на нее даже не смотрел. Его палец жал на кнопку, а лицо сделалось ужасно похожим на
