душевном спокойствии, и после лихорадочных метаний и волнений, характерных для отца, она просто отдыхала, но все же сомневалась, что такое спокойствие – всегда благо. Разве это не мешает внутреннему росту? Разве не обрекает на изоляцию? И, говоря совсем откровенно, разве это не подобно смерти? К тому же она сомневалась в справедливости тезиса, что взгляд может быть только один, и не была до конца уверена, что верен исключительно его взгляд. Но какое это имело значение, думала Люси, свернувшись калачиком у него на коленях, для великой, восхитительной их любви? Вот уж в ней-то никаких сомнений не возникало. Что же касается всего остального, то истина остается истиной, независимо от того, видит ее Эверард или нет, и если она не намерена обсуждать эти вопросы с Эверардом, она все равно может его целовать. Целуясь, они понимали друг друга великолепно. Действительно, если существует такой прекрасный способ общения, кому нужны разговоры?
– Ты, кажется, задремала? – спросил Уимисс, глядя в покоившееся на его груди личико.
– Я сплю, – улыбнулась Люси с по-прежнему закрытыми глазами.
– Детка моя!
– Мой Эверард.
XVIII
Но блаженство закончилось, как только он докурил свою трубку. После чего снял ее с колен и объявил, что теперь готов удовлетворить ее нетерпение и показать ей все остальное: сначала они обойдут дом, а потом осмотрят сад и постройки.
Женщину менее нетерпеливую, чем Люси, отыскать было трудно. Однако она надела шляпу и постаралась всем своим видом выразить готовность и предвкушение. Если б только ветер не так завывал… До чего ж мрачной была эта библиотека! Впрочем, в половине третьего такого дня все должно казаться мрачным, да еще когда камин не разожжен и в окна стучит дождь, а за окнами эта ужасная терраса.
Уимисс наклонился выбить трубку о каминную решетку, а Люси отвернулась от окна и террасы и принялась разглядывать другой конец комнаты. Этот другой конец от пола до потолка был в книжных шкафах, до такой степени тесно забитых аккуратными рядами собраний сочинений и книжных подборок, что только совсем уж одержимый чтением человек мог решиться выковырнуть хоть одну из них. Чтение здесь явно не поощрялось, потому что шкафы были не только под застекленными дверцами, но дверцы эти запирались на ключ, а ключи хранились на часовой цепочке Уимисса. Люси обнаружила это, когда Уимисс, убрав трубку в карман, взял ее под локоток и подвел повосхищаться книгами. Один из томов привлек ее внимание, она попыталась открыть застекленную дверцу и в удивлении воскликнула: «Ой, да она заперта!»
– Конечно, – сказал Уимисс.
– Но тогда никто не может взять книгу!
– Вот именно.
– Но…
– Люди так неаккуратно обращаются с книгами! Я сам трудился, расставлял их, они все в прекрасных обложках, и я не хочу, чтобы какой-нибудь Том, Дик или Гарри хватал их и бросал где попало. Если кто-то хочет что-то почитать, пусть придет ко мне и попросит. Тогда я точно знаю, что взяли, и могу проследить, чтобы книгу вернули, – и он показал висящий на часовой цепочке ключ.
– Но разве это не отпугивает людей? – спросила Люси, привыкшая к самым неформальным взаимоотношениям с книгами, с книгами, которые валялись повсюду, с книгами, от которых прогибались полки, с книгами в каждой комнате, с мгновенно доступными книгами, дружелюбными книгами, книгами, которые читались вслух, с книгами, чьи страницы гостеприимно открывались при малейшем прикосновении.
– Вот и хорошо, – сказал Уимисс. – Я не желаю, чтобы мои книги читали все, кто угодно.
Люси засмеялась, хотя и была несколько обескуражена.
– Как, Эверард, даже я?
– Ты? Ты другое дело. Ты моя малышка. В любой момент, как захочешь что-нибудь почитать, подойдешь ко мне и скажешь: «Эверард, твоя Люси хочет почитать», и я тут же открою тебе книжный шкаф.
– Но… Например, ты будешь занят, и я побоюсь тебе мешать.
– Те, кто любят друг друга, не могут друг другу помешать.
– Это верно, – сказала Люси.
– И они не должны этого бояться.
– Конечно, не должны.
– Будь проще, и как только чего-нибудь захочешь, просто скажи.
Люси расцеловала его, пообещала быть проще, но не могла не подумать, что это довольно непростой способ взять что-нибудь почитать.
– Здесь вот у меня Маколей[17], Диккенс, Скотт, Теккерей, «Британские поэты», «Английские литераторы», Encyclopædia Britannica – в общем, все-все, – говорил Уимисс, с удовлетворением зачитывая золоченые названия на корешках. – Мне все подобрали у «Уайтли». Я сказал, что у меня шкафы рассчитаны на столько-то томов такого-то размера лучших современных авторов в лучших обложках. Я считаю, что они прекрасно справились с задачей, ты согласна, моя маленькая любовь?
– Очень хорошо, – ответила Люси, с сомнением разглядывая полки.
Она была не из тех, кто любит нарядные издания, а все книги Уимисса выглядели как награды особо отличившимся школьникам. Прекрасные обложки, обрезы – их не было видно, но она была уверена – под мрамор. Они наверняка туго открывались и, читая, их приходилось удерживать с силой, потому что они так и норовили захлопнуться. С такими книгами нельзя позволить никаких вольностей. Она не представляла, как можно валяться с такой книгой в траве, лениво перелистывая страницы. Да их вообще нельзя лениво перелистывать – они упрямы, потому что дороги, и суровы, потому что закованы в кожу и позолоту.
Люси смотрела на книги и старательно думала о них, чтобы не думать о другом. О рыданиях ветра на террасе, о периодически хлещущих по ее плитам струям дождя, о том, что наверху… Неужели Эверард совсем лишен воображения, вдруг подумала она, если предполагает, что ей понравится пользоваться той же гостиной, откуда Вера…
Вздрогнув, она успела поймать крамольные мысли за хвост.
– Тебе нравится Маколей? – спросила она, пытаясь задержаться у книжного шкафа, потому что он уже начал подталкивать ее к двери.
– Я его не читал, – ответил Уимисс, продолжая тянуть ее за собой.
– А какие из этих книг нравятся тебе больше всего?
– Не знаю, – Уимисс помедлил: ему польстил ее явный интерес к его книгам. – У меня не так уж много времени для чтения, ты должна понимать. Я занятой человек. Когда я заканчиваю работать, меня хватает только на вечерние газеты да на партию в бридж.
– Но как тебе быть, если я не играю в бридж?
– Господи, неужели ты думаешь, что теперь, когда у меня есть ты, мне захочется играть в бридж? Все, что мне нужно, – просто сидеть и смотреть на тебя.
Она покраснела от удовольствия и засмеялась, прижавшись к руке, которая подталкивала ее к двери. Как же она его
