кабинет, он сажает меня в кресло, начинает говорить о всяких пустяках и ничего существенного, ничего серьезного. Так проходит полчаса, я удивлен, смущен, ничего не понимаю, потом опер со мной прощается, и я ухожу в полном недоумении.
Только вернулся домой, опять телефонный звонок, и на этот раз из Горсовета. Просят приехать незамедлительно. Опять начинаю возражать, говорю, что окончательно опоздаю на самолет. Но вынужден был подчиниться и поехать! Картина повторяется: сажают в кресло, начинают говорить о ерунде, не относящейся к делу, после получаса опять отпускают… Спрашиваю себя: а зачем два раза вызывали и ничего не сказали?
По возвращении домой, не успел я уехать в аэропорт, у меня начались сильнейшие ожоги и боли в задних частях тела и на спине, как раз там, где я сидел и соприкасался с креслами. Пришлось вызвать врача, он вызвал еще двух других, из лучших медицинских учреждений города. Они констатировали, что у меня сильнейшие ожоги по всему телу, вызванные химическими веществами, употребляемыми во время войны. Это вещество невидимо простому глазу и действует через одежду.[34] Я попросил составить протокол, врачи его составили и подписали. По моей просьбе дали мне официальную копию. Впоследствии, как мне стало известно, главный врач, выдавший мне эту копию, был уволен со службы. Боли у меня были такие сильные, что несколько дней я не мог двигаться. Конечно, о поездке на Собор не могло быть и речи».
Этот рассказ Владыки Павла, переданный мне о. Всеволодом Шпиллером, показался мне маловероятным в своих фантастических подробностях и ненужной сложности. Неужто у чекистов не было более простого и менее «пинкертоновского» способа не пустить владыку Павла на Собор? И зачем весь этот шизофренический детектив? Неужто владыка Павел представлял такую опасность для избрания Патриарха Пимена?
Обо всем этом я рассказал через несколько дней А.В. Ведерникову, добавив, что я сомневаюсь в достоверности рассказа. На что он мне ответил, что «вполне вероятно, это правда, и такие случаи у нас могут быть».
Мои попытки встретиться с архиепископом Павлом во время моего пребывания в Москве в июле 1972 года оказались неудачными. Я послал ему заранее письмо, извещая, что буду на праздник преподобного Сергия в Лавре. Но он на мое письмо не ответил и на праздник не приехал.
Вскоре я встретился в Ленинграде, в Духовной Академии, с архиепископом Антонием Минским и передал ему рассказ о «креслах». Владыка Антоний решительно высказался против вероятности версии об отравлении.
– Если бы власти действительно захотели не допустить владыку Павла на Собор, они могли бы сделать это гораздо проще. Например, вызвать его свидетелем по делу его секретаря, который был под следствием по обвинению в хозяйственных злоупотреблениях. Или придумать какой-нибудь другой административный предлог и просто не разрешить ему поехать в Москву. Не было никакой необходимости сажать его в «кресла». Тем более, что им был известен характер владыки Павла, что он не успокоится, будет кричать на весь свет, что его усадили в кресла и обожгли. Произошел бы громадный скандал, а это властям нежелательно.
– Да, Вы рассуждаете логично. Именно зная характер владыки Павла, его бесстрашие, со стороны властей не нужно было этого делать, но с другой стороны – их пугало его выступление на Соборе. И потом, ожоги были! Об этом на Соборе официально говорил сам митрополит Никодим, – возразил я.
– Я думаю, – продолжал архиепископ Антоний, – что многое объясняется тем, что архиепископ Павел давно страдает тяжелыми головными болями. Для лечения он пользуется очень сильными лекарствами. От болей это помогает, но он ими злоупотребляет, и это вредно отражается на организме. Вызывает нарывы на теле, подобные ожогам… Вероятно, так было в данном случае.
– Но почему же все произошло именно накануне отъезда на Собор, где его присутствие было для многих нежелательно? – спросил я. – И почему на Соборе говорили об ожогах кипятком?
Искренне скажу, что вся эта история с «креслами» и ожогами мне казалась долгое время неясной и, скорее, комичной. Более того, даже маловероятной!
Памяти епископа-исповедника митрополита Алма-Атинского и Казахстанского Иосифа (Чернова)
1893–1975 (текст публикуется впервые)
Памяти епископа-исповедника Митрополита Иосифа
4 сентября 1975 года, в возрасте восьмидесяти двух лет, скончался митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Высокопреосвященнейший Иосиф (Чернов). В лице отшедшего ко Господу Русская Православная Церковь понесла тяжелую, невозвратимую утрату. Покойный был не только человеком святой жизни, выдающимся иерархом, яркою своеобразною личностью, но и стойким исповедником веры. Митрополит Иосиф провел в общей сложности около двадцати лет в советских ссылках и лагерях. Об этом замечательном человеке мне хотелось бы сказать несколько слов, преимущественно по личным воспоминаниям.
Нам пришлось встретиться с ним и много беседовать на Поместном Соборе Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой Лавре в мае 1971 года. Для подробной и систематической его биографии у меня нет, к сожалению, достаточных данных, поэтому мой рассказ о его жизни основан на личных разговорах с митрополитом Иосифом.
Будущий митрополит родился в 1893 году в городе Могилеве. Трудно в точности сказать, из какой среды он происходил, но, судя по тому, что все его светское и духовное образование ограничилось Образцовым Начальным Училищем, можно думать, что его родители были малосостоятельными городскими жителями. Но хотя митрополит Иосиф и не имел специального богословского образования, это не помешало ему впоследствии восполнить этот недостаток большой начитанностью. Он хорошо знал как аскетическое, так и вообще святоотеческое наследие.
В 1906 году, в возрасте тринадцати лет, будущий митрополит поступил послушником в общежительный монастырь в Могилеве, где в 1915 году был рукоположен во иеромонахи. В связи с наступлением немцев в Первую мировую войну, этот монастырь был эвакуирован в Донскую область, где с тех пор стала протекать дальнейшая церковная жизнь будущего митрополита.
Будучи еще молодым иеромонахом, о. Иосиф находился под старческим руководством одного известного своей духовной жизнью и опытностью архиерея, которому он прислуживал в качестве келейника.
В 1925 году иеромонах Иосиф был арестован, сослан и пробыл в ссылке два с половиной года. В 1932 году он был рукоположен заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием в викарного епископа Таганрогского. В эти годы его арестовывали еще два раза, и в общей сложности он провел в сталинских лагерях шесть с половиной лет.
К началу Второй мировой войны он вышел из лагерей и проживал нелегально в районе Таганрога у верующих, которые его укрывали. С приходом немцев, в конце 1941 года, епископ Иосиф вышел «из подполья» и в качестве епископа возглавил Ростовскую епархию. Но и с
