главное – находилось в противоречии с тем, что утром мне говорил по телефону Кудинкин. Ведь говорил же он, что «митрополиту Никодиму пришлось для кое-кого “вмешаться, нажать и пробить” продление виз». Я не сослался на свой разговор с Кудинкиным и вообще ничего не стал говорить митрополиту Никодиму. Он был крайне утомлен от Собора.
Вечер я провел у о. Всеволода Шпиллера. Конечно, много говорили о Соборе, обсуждали, кто может быть теперь назначен митрополитом Крутицким. Я сказал о. Шпиллеру, что слышал о двух кандидатах: это архиепископ Антоний Минский и архиепископ Сергий Одесский. «Первое – хорошо, а второе – очень плохо», – решили мы оба. У о. Всеволода были свои сведения на сей счет.
– Я слыхал, – сказал он, – что Патриарх хочет, чтобы Крутицким был епископ Самаркандский Платон.
– Этого не может быть! – страшно удивился я. – Епископ Платон младше всех по хиротонии, да к тому же он – малограмотный, примитивный человек.
– Ну вот поэтому его и хочет Патриарх Пимен! Ему такого и надо на этом месте. Владыка Платон в прошлом – тракторист, из малообразованной семьи, то, что называется «от земли», «близкий к народу». Так его и будут называть «Платон, иже во трактористах». Он, действительно, очень примитивный человек и не потому что из села, а как-то не развит, но зато предан по-сыновнему уже много лет Пимену. Всецело его человек. Патриарх Пимен сможет на него уверенно опираться.
– Я не думаю, все же, что его назначат, – сказал я. – Слишком уж невероятно.
В результате не был назначен ни один из перечисленных выше кандидатов. Эту должность занял архиепископ Курский Серафим, довольно бесцветная личность, заведующий хозяйственным отделом Патриархии.
Закончился наш вечер с о. Всеволодом его рассказом о том, что против митрополита Никодима составлена записка в 50 страниц небезызвестным Феликсом Карелиным, весьма спорной личностью. Он обвиняет митрополита Никодима в ереси модернизма и в извращении Православия. Записка эта, как я впоследствии узнал, предназначалась для Собора, но по неизвестным причинам до нас не дошла и осталась неизвестной. Собором о. Всеволод был, в общем, доволен, что с ним бывает редко.
Уже поздно вечером я вернулся в гостиницу. Ко мне пришел о. Сергий Гаккель и стал рассказывать о своем, совместно с митрополитом Антонием, посещении Макарцева.
– Макарцев недоволен Вами, – сказал о. Гаккель, – и выражался о Вас невежливо. Он говорил, что Вас считали серьезным человеком, но Вы их разочаровали своими действиями.
Больших подробностей мне от о. С. Гаккеля не удалось выяснить, но впоследствии митрополит Антоний мне рассказал, что Макарцев был недоволен не только моим выступлением на Соборе, но и разговорами, а также письмами архиереям. Макарцев, оказывается, спросил митрополита Антония, доволен ли он ходом дел на Соборе, на что митрополит Антоний ответил, что не особенно.
– Почему? – спросил Макарцев.
– Потому что все было заранее предрешено, – ответил Антоний.
– Откуда же это видно?
На что митрополит Антоний очень хорошо ответил:
– Да хотя бы из того, что заключительное слово Патриарха сразу после окончания прений было прочитано им по заранее заготовленному тексту.
– Я Вам хочу напомнить, что у нас в Советском Союзе все заранее глубоко обдумывается, и случайностей быть не должно! – резко ответил Макарцев.
На следующий день, в 7 часов утра, я выехал в аэропорт Шереметьево, откуда вылетел в Брюссель, через Стокгольм и Копенгаген. При проходе через таможню меня не осматривали, и весь полет прошел без инцидентов.
До аэропорта меня провожал мой сопутствующий, о. Владимир Есипенко, и мой племянник Никита.
Брюссель, И февраля 1972 года.
Архиепископ Брюссельский и Бельгийский
Василий
Послесловие
Летом 1972 года мне пришлось вновь побывать в России, на этот раз в качестве «туриста». Во время этой поездки мне удалось получить дополнительные сведения об участниках и обстоятельствах Собора и исправить некоторые неточности.
Так, например, я писал, что мне было известно, по крайней мере, о четырех архиереях, участниках Собора, сидевших в лагерях – это митрополит Иосиф, архиепископ Вениамин, архиепископ Иов, архиепископ Андрей. Как мне стало теперь известно, их было больше. Из архиереев, по крайней мере, двое: будущий Патриарх Пимен, ныне избранный, проведший в лагерях пять лет (1936–1941) в сане иеромонаха и мобилизованный оттуда в 1941 году непосредственно в армию (об этом я узнал от моей двоюродной сестры О.А. Кавелиной). А также митрополит Палладий Орловский, просидевший в Воркуте десять лет (об этом мне стало известно от архиепископа Рижского Леонида).
Митрополит Палладий, как один из старейших по хиротонии, долгое время после кончины митрополита Николая (Ярушевича) считался главным кандидатом в Патриархи, в случае кончины Патриарха Алексия. Его к этому готовили, даже со стороны советского правительства было дано согласие. Но в феврале 1970 года он был послан в Варшаву вместе с епископом Ювеналием. Они должны были представлять Русскую Православную Церковь на торжествах интронизации митрополита Варшавского Василия. Здесь, в Польше, у митрополита Палладия «развязался язык», и он начал рассказывать, как он сидел десять лет в лагере в Воркуте… Об этом довольно быстро стало известно в Москве, и кандидатура митрополита Палладия была сразу и окончательно отброшена.
Кроме того, Вера Александровна Рещикова рассказала мне в Москве, в то лето 1972-го года, что из присутствующих тогда на Соборе старых архимандритов некоторые просидели в советских лагерях по 20 лет.
Мне пришлось тогда же в Москве услышать любопытную версию о причинах отсутствия на Соборе архиепископа Новосибирского Павла.
Как известно, официальная версия, которая мне была преподнесена митрополитом Никодимом, заключалась в том, что владыка Павел будто бы обварился кипятком. То ли сам обварил себе руки или ноги и поэтому не смог приехать на Собор, то ли его обварили. Он прислал письмо, официально оглашенное на Соборе, что голосует за кандидатуру митрополита Пимена. И вот теперь мы сидели на знаменитой «колокольне» у о. Всеволода Шпиллера в Москве, удалившись ото всех, чтобы побеседовать, и вот что он мне сказал: «Все гораздо хуже и серьезнее с Владыкой Павлом. Он сам был у меня и рассказал, как было все на самом деле».
Рассказ архиепископа Павла
Я должен был садиться в этот день на самолет. Все было готово, билет взят, вещи уложены, когда мне позвонил оперуполномоченный и попросил незамедлительно зайти к нему по срочному делу. Я ответил ему, что очень тороплюсь, так как улетаю на Собор и боюсь, как бы мне не опоздать на самолет. Оперуполномоченный продолжал настаивать, что дело очень важное, неотложное и что это касается именно моей поездки на Собор… Пришлось поехать. Ввели меня к нему в
