можно было разглядеть лица убийц. Не понимая, что происходит, дети заулыбались им навстречу. В ответ застрочила длинная пулеметная очередь…
Окровавленные, раненые, мертвые дети лежали в пыли… Прибежав вместе со студентами, Мариана подхватила на руки маленькую, с русыми кудряшками девочку. Она еще дышала. «Доктора!» — закричала Мариана не своим голосом.
От ее крика девочка на мгновение приоткрыла большие, ясные, как небо, глаза. Мариане показалось, что в этих невинных детских глазах звучит приказ: «Отомсти за нас!» И Мариана тогда в душе поклялась: «Мы отплатим за тебя!»
К ее ногам прижался маленький мальчик: «Тетя, почему они стреляют?»
— Они убийцы!
— Я хочу к маме, — громко заплакал мальчик, испуганно озираясь вокруг…
«Наверное, — думала Мариана, стоя на опушке польского леса, — и эти несчастные дети протягивали ручонки к матерям на виду у палачей».
Слезы брызнули из ее глаз… Анатолий, как мог, успокаивал девушку, стараясь увести от этого страшного зрелища.
Едва разведчики вышли из леса, как их остановили немцы.
— Хальт! Ваши документы!
Они показали свои документы, из которых явствовало, что Янек Врацлав и Зося Врацлав, жители города Львова, эвакуированные в глубь Польщи.
— Мы слышали, что где-то около Перемышля остановились наши родные, — ответил Анатолий-Янек на вопрос полицая. — Но мы, кажется, сбились с пути. Проше, Панове, направить нас в Катовицы.
— Знаем мы таких беженцев! — злобно бросил полицай. В этих местах все полицейские были немцы и не доверяли никому.
Анатолия и Мариану втолкнули в машину и доставили в лагерь.
Выйдя из машины, разведчики взглянули друг на друга и одновременно еле заметно прикусили чуть высунутый язык. Это означало: ни при каких обстоятельствах не раскрывать своего подлинного лица. Они назвали фамилии в соответствии с имевшимися у них запасными документами. Немцы не могли придраться к ним, ничего недозволенного у них не было обнаружено. Но то, что они оказались в прифронтовой полосе, в запретной зоне, само по себе уже было подозрительным.
В застенке гестапо
Поместили их в старый барак, стоявший на окраине большого поселка. Барак был набит людьми, в основном женщинами. Из разговоров Мариана поняла, что они все шли по разным делам и, не зная о запретной зоне, попадали в нее. Гитлеровцы их ловили и отправляли в этот барак.
Мариана немного успокоилась. Она надеялась, что их отпустят или куда-нибудь выведут вместе с этими явно невиновными женщинами, а потом и бежать будет нетрудно. Но не тут-то было. В барак вошел немец, схватил Мариану за руку и толкнул к двери.
«Неужели Анатолий не выдержал?» — промелькнуло в ее голове. — Как же держать себя дальше?
Солдат проводил ее через двор и втолкнул в маленькую полуподвальную каморку. От сильного удара у Марианы потемнело в глазах, и она упала на цементный пол. Через несколько минут она очнулась, оглядела помещение. На разваленной плите увидела ломти хлеба и большой чем-то наполненный котел.
«Что это? Зачем они меня сюда привели? Что это за хлеб?» — думала Мариана. Жажда и голод нестерпимо томили ее. Она протянула дрожащую руку к хлебу, лежавшему на плите, и тут же отдернула ее.
«Нет, нет, я не должна его есть. Может, он отравленный…» — убеждала девушка сама себя. Но голод брал свое, и она не выдержала…
Хлеб был испечен из опилок и отрубей. Но она не могла остановиться, пока не наелась.
К вечеру Мариана почувствовала себя плохо: опух живот, под глазами образовались отеки, кружилась голова.
«Зачем я съела этот ужасный хлеб?» — в отчаянье думала девушка.
Кто-то снаружи подошел к двери. Мариана услышала, как поворачивается ключ. Дверь открылась. На пороге стоял человек в черном прорезиненном фартуке. Заметив исчезновение нескольких кусков хлеба, он уставился на девушку.
— Ты съела все это?
— Да…
— Ну и дура! Подохнешь, прежде чем тебя повесят! — сказал человек в фартуке и вышел, заперев за собой дверь.
«Повесят? Неужели Толя проговорился? Ведь доказательств у фашистов не было… Никаких улик против нас не обнаружили. Как бы поговорить с Толей или хотя бы увидеться, узнать, в чем дело. Не мог же он так легко сдаться? Но как, как повидаться? Где он сейчас?» — ломала голову Мариана, забыв на мгновение о жгучей боли в животе.
Она с трудом подошла к окошку. Схватилась рукой за железную решетку. Но за ее спиной раздались шаги, затем звяканье ключей. В комнату в сопровождении вооруженного немца вошел человек в белом халате.
«Врач, — догадалась Мариана. — Почему такая забота? A-а, они подозревают и хотят испробовать знакомые приемы… завербовать».
Человек в халате действительно оказался врачом.
— Ложитесь! — приказал он. Ощупав живот и посмотрев язык, врач обратился к сопровождавшему немцу: — Ничего, обойдется! Она полностью не съела порцию, после которой наступает конец.
Немец помог Мариане встать.
— Пейте, пейте большими глотками, — сказал он, и девушка пила розоватую воду, противно пахнувшую марганцовкой, из большой алюминиевой кружки.
— Вот так. Теперь не есть до утра ничего, — сказал врач.
— Дзенкуе, пан, бардзо дзенкуе, — едва могла произнести обессилевшая Мариана.
— Тебя приказано перевести в камеру, — сказал вооруженный немец. — Марш!
Камера, куда перевели Мариану, оказалась темной комнаткой. Маленькое окошечко-глазок, выходившее во двор, было замазано белой краской. В углу лежала охапка смятой соломы.
«Что с Толей? И что это за камера? За кого они нас принимают?» — эти вопросы мучили девушку всю ночь.
Утром Мариана попробовала соскоблить со стекла краску. Получился небольшой «глазок». Взглянув через него во двор, она оцепенела от представившейся глазам картины.
Анатолий в сопровождении конвойного шел по двору со связанными за спиной руками, с большим камнем на шее. Под тяжестью груза он сгорбился, лицо его выражали боль, гнев, злобу.
Чтобы не вскрикнуть, Мариана до крови закусила губу… Пальцы, как чужие, вцепились в волосы.
Не мерещится ли ей все это? Значит… значит, они от него ничего не могли добиться…
Девушка горько заплакала. Ей и жалко было товарища и в то же время она им гордилась! Фашисты его не сломили… Молодец Анатолий!
Ну, теперь держаться, держаться, держаться! Нужно только как-нибудь дать знать Анатолию, что она здесь… и что она тоже стойко держится.
Гестапо не давало покоя Мариане и Толе. Ежедневно его, по-прежнему с камнем на шее, со связанными руками, измученного до предела, проводили мимо окошка, за которым в оцепенении стояла Мариана.
Разведчик шел по двору, не зная о том, что с волнением, тревогой и болью в сердце, совсем близко за ним наблюдает верный друг и товарищ.
Досталось в гестапо и Мариане!
Дня не
