знала, что танцую в зале, кишащем змеями, но самонадеянно верила, что не оступлюсь. Однако все изменилось, когда ко мне пришла Маха и сказала, что видит меня королевой. Я испугалась. Ведь если моей провидице открылось такое, то и Морриган тоже все известно. А значит мне и всем, кто стоит за мной, грозит смерть. В тот день я пошла к матери и спросила, есть ли для меня какое дело, и тогда Морриган сказала, что ее предсказатели велели мне отправляться на запад, к туат де Дананн. Я могла остаться и попытаться оспорить власть королевы, но я испугалась, покорилась ее воле и отступила. А теперь большая часть воинов, что ушли со мной, мертвы. И убили их люди… О, великая луна! Так, наверно, чувствует себя пастух, когда обезумевшее стадо овец роняет его наземь и топчет копытами. Я ранее не видела, чтобы бессмертных убивали в таком количестве. Неужели этот глупый король не понимает, что наши женщины не нарожают за десять лет сотни туатов?!
— Мы могли бы найти другие земли, – Кайлех с тревогой взглянула на мать. — Помнишь того смешного человеческого моряка Лейва? Он рассказывал о земле винограда, дальше на западе. С ним было весело играть. Под конец бедняга вообще перестал спускаться на каменистый берег, наверное, шелти его и прибрали к себе.
Кам посмотрела на дочь. Она никогда могла понять, кто прячется под маской недалекой хохотушки.
— Ладно, луна вошла в полную силу. Собирай туатов, я буду ткать мост через реку.
Кайлех упорхнула, а Кам протянула руку, и лунный луч лег на ее ладонь.
Ловкие пальцы подхватывают серебристый шелк, делят его на тонкие пряди, тянут, свивают. Блестит в руках веретено, вьется тонкая ровница. Виток, еще один, и вот уже натянута крепкая нить, снует челнок, стучит бердо, ткется лунный мост через реку.
Сиды, укутанные тьмой, босыми ногами бесшумно вступили на волшебный мост. Ни одного смертного такая переправа не выдержала бы, но у детей темной стороны луны свои секреты. Они могут искупаться в лунном свете или взять голыми руками невесомый серебристый луч. Только вот беда - любая одежда, даже самая тонкая, рассеивает магию. А потому войско Кам продвигалось по лунному мосту, сняв сапоги.
Первым переправился храбрый Дугальд. Он надеялся, что Кам оценит его удаль в бою и сделает хранителем ложа.
Сид спрыгнул с моста в траву и взвыл от боли, напоровшись на листья чертополоха.
***
Кам Воронье Крыло оказалась права. Битва на поле чертополоха действительно стала легендарной. Люди, очнувшиеся от морока, окружили сидов, словно стая диких волков. Бессмертные, отрезанные рекой поняли, что угодили в собственную западню и бились с отчаянием загнанного зверя. Каждый знал – враг пощады не даст, и каждый продавал свою жизнь втридорога. Страшна была ночная сеча, но страшнее всего оказался рассвет. Вновь воскресшее солнце пожалело, что появилось на свет, и скрылось за вуалью темных туч.
Утренний туман рассеялся, и люди увидели, что все чертополоховое поле усеяно телами. Мертвые лежали на живых, а живые, уставшие и израненные, падали на мертвых. Зеленая трава бурела от крови, а ярко-фиолетовые цветы чертополоха распускались из зияющих ран. На столько лютой, тесной, кровавой и дикой была эта битва.
В полной тишине раздался гром, и Николас почувствовал, как брачная клятва разжала ледяные тиски. Он размазал по лицу первые капли дождя, дабы никто не видел на грязных щеках его две ровные дорожки. Месть свершилась, но она не вернула ему утраченное.
«Зачем же ты тогда нужна, если ни приносишь ни радости, ни успокоения?! Отчего забрав так много, ты ничего не даешь взамен? Я как раб, жаждущий свободы, шел скованный клятвой. И вот нет более в земле сидов ни одной семьи, где б не выла банши. Так отчего же на сердце не радость, а пустота? Я достиг, чего хотел, и можно вложить меч в ножны. Но раздери меня Фенрир, если я сыт этой местью! Нет… клятва так долго терзала холодом мое сердце, что оно привыкло биться о ледяной панцирь. Но я знаю, кто растопит его».
Николас оглядел пленников. Худые, измученные, с черными провалами вместо глаз. Они стояли молча, гордо подняв головы. Но сейчас его интересовала только одна сида. Та, которая шесть лет не давала ему покоя, та, которая дни напролет изматывала его людей, а ночами терзала во снах его самого. Та, которая сегодня соткала лунный мост и возглавила атаку.
— Кам Воронье Крыло, — гаркнул Николас, — выйди и я сохраню жизнь тебе и твоим людям!
Стоило королю произнести это, как в него полетел сгусток сырой тьмы. Мелькнуло в руке Огненное копье, отражая удар, и вот уже Николас направляет раскаленный наконечник в шею растрепанной черноволосой сиды.
— Так вот ты какая, воительница нечестивого двора, — почти нежно произнес король, опуская оружие. Взгляд его скользнул по стройному телу и остановился на испещренных вязью руках. Черные узоры напомнили размазанную копоть. Перед глазами встали обожжённые руки супруги. Николас почувствовал запах гари. Сглотнул, прогоняя дурноту, а после кликнул гвардейцев: — Отрубите этой ведьме руки, прижгите и приведите обратно, нам есть о чем поговорить.
— Не смей! — Николаса обожгло зимним ветром, и перед ним возникла другая пленница. Тонкая, почти прозрачная, с бледной в синеву кожей и при этом неуловимо похожая на желтоглазую предводительницу сидов. — Сделаешь это – прокляну. Захиреет твое семя и некому будет передать трон.
— Кайлех, замолчи! – Кам впервые изменило самообладание. Она готова была принять пытки и смерть, но страх накатил волной, когда ей представилось, что дочь пройдет этот путь вместо нее.
— Не властны надо мной проклятья, глупая сида, — рявкнул Николас и потянулся к квилону[2]. — Меня ведут боги.
— Ты не тронешь ее, человек! — прошипела воительница, закрывая собой дочь, и сотни ворон, приманенные на чертополоховое поле поживой, каркнули в один голос. Николаса пробрал мороз. Эти сиды нечестивого двора не были похожи на своих утонченных собратьев. Неистовое, опасное, непокорное племя. Их дикая магия будоражила сознание, а неукротимый характер разжигал заиндевевшую кровь.
— О, прекрасная
