Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
решение напрашивалось само, учитывая, что наибольших успехов в организации ведовских процессов Генрих Инститорис добился до публикации Malleus Maleficarum. После того, как трактат увидел свет в 1486 г., самым значимым его достижением стал статус эксперта, написавшего по просьбе нюрнбергского городского совета практическое руководство для судей, занятых в делах о злонамеренном колдовстве (maleficia). В этой ситуации мы можем говорить о признании, но стоит усомниться в том, что такого деятельного человека интересовала личная известность. Более вероятно, что эта «Книга», равно как и другие сочинения «брата Генриха из Шлеттштадта», преследовала политические цели.
Три сочинения Генриха Инститориса — Malleus Maleficarum, «Нюрнбергское руководство» и «Щит, веру святой римской церкви защищающий от ереси вальденсов или пикардов» — сближает между собой то, что все они изначально в своей структуре содержали документы, отражавшие момент коммуникации с представителями светских и церковных властей. Буллы пап Иноккентия VIII и Александра VI и послание Инститориса к Городскому совету Нюрнберга предваряют собой собственно текст сочинений, распространяя на рассматриваемые в книгах вопросы авторитет власти.
Стратегия демонстрации собственного статуса не являлась личным изобретением Инститориса. Аналогичным образом действовал и его главный заочный оппонент на ниве демонологии — доктор канонического и светского права Ульрих Молитор из Констанца.
Его краткое сочинение De Laniis et Phitonicis Mulieribus Teutonice vnholden vel hexen («О ланиях и женах-прорицательницах, именуемых по немецки нечестивицами или ведьмами») также имело в своей структуре Послание (Epistola), адресованное светскому властителю Тироля Сигизмунду Габсбургу (1439–1490):
«Наипревосходнейший Князь и Господин, Господин Эрцгерцог наипочтеннейший, нижайший Ульрих Молитор, Доктор из Констанца, предоставляет себя в услужение твоему Высочеству»[321].
Специфической особенностью этого трактата является принцип организации материала. Текст представлен в виде диалога (вернее — триалога), dramatis personae («действующие лица») которого были историческими личностями, знакомыми более чем хорошо современникам.
Помимо самого Ульриха Молитора, в текст повествования были введены еще два действующих лица. Ими были бургомистр Констанца Конрад Шатц (Conradus Schatz, Prætor me ciuitatis /burgermaiſter zů coſtentz) и, наконец, сам адресат книги — последний представитель тирольской ветви дома Габсбургов Сигизмунд, который в трактате именуется «светлейшим князем, эрцгерцогом Австрии, Штирии, Каринтии и проч.» (Illustrissimus Princeps, Dominus Sigismundus Atchidux Austriæ, Stiriæ, Carinthiæ, & c.). Идентификации участников диалога как реальных исторических лиц способствует также первая иллюстрация трактата, на которой представлены все три участника и рядом с каждым изображен герб. Эта гравюра представляет собой развитие сюжета, характерного для т. н. «презентационной миниатюры» (presentation miniature) средневековой рукописной книги, на которой запечатлевался момент преподнесения книги патрону или заказчику[322].
Как указывал Р. Шартье, в первопечатных книгах этот сюжет эволюционирует в три основные композиционные решения:
1) поднесение книги как таковое отсутствует, но в одном пространстве изображены автор и государь, которому предназначено произведение;
2) изображение жеста поднесения и вручения книги, переходящей из руки автора в руки адресата;
3) изображение автора, читающего свое произведение властителю, которому он преподносит[323].
Ульрих Молитор и Конрад Шатц за беседой с эрцгерцогом Сигизмундом Габсбургом. Гравюра из трактата Ульриха Молитора в издании Иоганна Отмара. Рейтлинген, ок. 1489
Гравюра из трактата Молитора относится к первому типу, с той поправкой что изображены даже не автор (Ульрих Молитор) и адресат (Сигизмунд Габсбург), но все три персонажа диалога (Сигизмунд, Молитор, Шатц) «за беседой» (in conuersatione). Надо полагать, что своеобразное решение, на которое пошел Молитор, включив эрцгерцога Сигизмунда Австрийского в качестве персонажа в свое сочинение, не было исключительно данью этикету. Оказавшись в пространстве текста вместе с государем, автор тем самым обозначает и собственный статус как лица, приближенного к особе правителя, в том числе — в решении вопросов, стоящих перед властью.
Как отмечал Р. Шартье, для писателей, ученых, художников стать клиентом или придворным, оказаться в прямом подчинении у государя — зачастую единственный способ обрести независимость, недоступную в силу традиционной принадлежности к университету или ремесленной корпорации[324].
Помимо книг Инститориса и Молитора есть, по меньшей мере, три аналогичных случая среди авторов, писавших о злонамеренном колдовстве (maleficia). В 60–70-х гг. XV в. еще один доминиканец — Иероним (Джироламо) Висконти — также посвятил свои сочинения светскому властителю (и своему родственнику) герцогу Миланскому Франческо Сфорца[325].
Позднее — уже спустя без малого двадцать лет после написания Malleus Maleficarum и De laniis et pithonicis mulieribus — аббат Шпонгеймского монастыря Иоганн Тритемий, славившийся своей эрудицией, при похожих обстоятельствах составит сочинение под названием «Книга восьми вопросов к императору Максимилиану» (Liber Octo questionum ad Maximilianum Ceſarem). После того как к нему за консультациями обратятся сразу два светских властителя — курфюрст Иоахим Бранденбургский и император Священной Римской империи германской нации Максимилиан I Габсбург[326]. Уже в XVII в. перевод на польский также был посвящен Станиславом Зомбковичем князю Янушу Острожскому (Janusz Ostrogski)[327].
В этих индивидуальных стратегиях мы можем увидеть своеобразную иллюстрацию тезиса Ж. Ле Гоффа о политической реализации власти представителей корпорации интеллектуалов как институционализованного знания (studium), занявшей место рядом с властью церковной (sacerdotium) и властью государевой (regnum)[328]. Апелляция к книжной традиции в обоих случаях служила средством самоидентификации авторов, описания преемственности взглядов и выступала в качестве стратегии защиты в случае возникновения полемики.
В целом, ситуация с сочинениями Генриха Инститориса и Ульриха Молитора хорошо иллюстрирует известный тезис М. Фуко: «нет ни отношения власти без соответствующего образования, области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношений власти»[329].
3.2. Идеальная ведьма: Хелена Шоберин в материалах дела и на страницах Malleus Maleficarum
«Хелена Шоберин предстает идеальным примером этого принципа [т. е. сочетания скверной репутации и постыдных поступков с точки зрения христианской веры, характерных для ведьмы]: женщина сомнительной морали, по слухам — с беспорядочной сексуальной жизнью и репутацией обладательницы злонамеренной колдовской силы»[330].
Ханс Питер БРОДЕЛ «Malleus Maleficarum и конструирование колдовства: теология и народная вера»
«Она же ответила, что родилась и воспитывалась в Инсбруке и вот уже восемь лет состоит в браке с Себастьяном Шобером, и по сию пору поведение ее было достойным. Это побудило инквизитора к столь щекотливым расспросам относительно ее девственности и прочих интимных тайн, что представитель епископа отклонил эти вопросы, как не относящиеся к существу дела, и даже пригрозил покинуть заседание, если таковые продолжатся»[331].
Этот эпизод из допроса некой Хелены Шоберин (Helena Scheuberin) оказался переломным для преследования ведьм в Инсбруке. По наблюдению Э. Вильсона, он ознаменовал собой стремительное перерождение в фарс потенциально трагической ситуации[332]. Сама по себе эта ситуация конфликта
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
