Глава шестнадцатая
Не хочешь мириться — давай тогда просто переспим как враги
Анна — Артуру.
Или он ей, кто этих творческих личностей разберет
Анна
Наверное, надо было бы остаться. Потусить с народом. Познакомиться ближе с английскими спонсорами, которых привел Бонни Джеральд. Мужчина моей мечты — ну, в профессиональном плане, конечно. Хотя бы облобызаться с квартетом. Теперь, кстати, партнерами по мюзиклу.
Но отчего-то это было выше моих сил. Слишком остро. Слишком… больно. Странно, я же, получив свою минуту славы и исполнение самой заветной мечты… должна же радоваться. Должна!
Радость только была какая-то странная. Руки дрожат, колени дрожат, нарезаю круги по гримерке и не могу остановиться. Даже чертово плейбойское трико снять не могу!
Остановилась только тогда, когда увидела в зеркале мельком нечто страшное, опухшее и мокрое. Себя, дуру зареванную.
Вот что мне не так опять? Я же мечтала об этой чертовой роли! Во сне ее видела! Да эту чертову сцену, устроенную Бонни Джеральдом для меня, в кино снимать можно было, как кульминацию, мать ее!..
Я трясущимися пальцами взяла спонжик, молочко для снятия макияжа и принялась стирать размазавшуюся тушь. Не грим, пока еще не грим, но выходить даже на репетицию совсем без краски нельзя. Прима — всегда прима. Даже когда ревет не пойми с чего в своей гримерке.
От счастья, не иначе.
И насмешкой над «счастьем» в ушах звучали скрипки, ударные и родной голос: Есть в графском парке черный пруд…»
Но ведь не Артур же будет Атосом! Не его роль. А кто? Кто будет руководить отсекновением головы? Сергей? Лев? Иван?.. Кто — мой супруг?..
Бросив черный от туши спонжик, я прошлась по коже еще раз молочком… кажется, молочком. Не удивилась бы, увидев сейчас в своих руках краску для волос. Или бутылку коньяка.
Да. Вот что мне нужно. Сбежать отсюда — и накатить граммов сто. От счастья. Может, тогда я наконец перестану рыдать, дрожать и чувствовать себя полной дурой!
Я подлетела к двери, дернула изо всех сил, совершенно забыв, что я ее самолично и заперла несколько минут назад. Дверь всхлипнула, но устояла. Ударившись пальцами и… да что ж такое! Я отодрала новенькое покрытие на ногте! И, глядя на него, горестно взвыла. Да и больно, между прочим!
Сунув палец в рот, я медленно и аккуратно повернула ключ, открывая дверь…
И тут же поняла, что если уж везет — то везет до конца.
Дверь открылась, стукнув меня по лбу. Я вскрикнула, схватилась за голову, отступила на шаг… кто ко мне вломился — я не видела, искры перед глазами все затмевали. Лишь бы не Бонни Джеральд! Показаться на глаза режиссеру в таком виде, это… этот не фиаско, это — эпическое фиаско!
— Анечка, что с тобой? — услышала я родной обеспокоенный голос.
И взвыла в голос. Лучше бы это был Бонни Джеральд вместе с лордом и тучей журналистов, чем Артур!
— Убирайся, — заплетающимся языком пробормотала я.
— Аня! Нам надо поговорить! — в голосе непререкамая решительность.
О да. Это не Атос. Это — Д`Артаньян. Козел гасконский.
Правда, он все же разглядел, что я держусь за лоб, и решительность сменилась обратно на беспокойство.
— Аня… надо приложить холодное, Анечка, прости…
— Не надо мне ничего. Просто уйди.
Мой слова проигнорировали. Как всегда. Удивительный, абсолютно избирательный слух. Слышим только то, что желаем. Все прочее — как Бетховен. Глухо.
Артур сунулся в крохотный холодильник, вытащил доисторическую банку оливок и, отодвинув мою руку, приложил ко лбу. Я вздрогнула. Холодная же!
— Подержи, а то шишка будет. Бодяга есть?
— Нет. Артур, уйди, добром прошу, — прошептала я, чувствуя, как вся моя решимость выгнать эту сволочь звездную тает под нежными прикосновениями. — Мне уже не больно. Просто оставь…
— Не оставлю. Я люблю тебя, Ань. Ну давай хоть поговорим, а? Я же не понимаю… — бормоча это, Артур привлек меня к себе.
Обнял. Прижался так, что сомнений в твердости его намерений не оставось. Ох, боюсь, мой шедевральный кошачий костюмчик не переживет этого возбужденного дня. Вот что настоящий театр с мужчиной делает.
— Анечка, хорошая моя, любимая..
Пока я язвила и пошлила… Тихонько, про себя, пытаясь обрести бодрость духа, этот… Звездун со скрипичными ключами на галстуке тихонько теснил меня к диванчику. Поцелуи скользили по моей шее, жадные руки гладили… нащупывали край чертова трико…
О-ох. Да он просто с ума сошел!
Я посмотрела на полузакрытые глаза, послушала прерывистое дыхание, поняла, что сама тоже дышу прерывисто, а коленки предательски подгибаются, и кошачье трико кажется невыносимо тесным…
— Артур. Не надо!
Хотелось строго. Получилось как-то… даже не жалобно. Томно. И в голосе послышалось: «Ну, возьми меня…»
Бывший, владелец абсолютно избирательного слуха, услышал только «возьми меня», ну кто бы сомневался… А я, кто бы сомневался, сама вцепилась в него, и мне вдруг стало совершенно все равно — где мы, когда мы… Я просто хотела своего мужчину, сейчас же, немедленно! Весь мой адреналин переплавился в возбуждение, я была готова прямо сейчас, не дойдя до диванчика…
— Ты так прекрасна, Анечка, моя Нюсенька… как снимается это чертово трико?..
— Молния сзади, — шепнула я и нетерпеливо прикусила мужа за губу.
Мы сдирали чертово трико в четыре руки, попеременно целуясь и ругаясь на плотный бифлекс, и стоило Артуру спустить его с моих плеч — я застонала, громко и непристойно. Его губы… О боже, Артур!
— Артур…
— Я так и знал, что ты без белья, — прошептал он, опускаясь на колени…
И тут… тут за дверью послышался голосок Милены. Звонкий такой. Пронзительный. У меня сразу же заболели зубы. И голова, ушибленная дверью. И все, все у меня тут же заболело!
— О, мальчики! А что это вы тут собрались?
Мальчики? Какие еще мальчики?..
Я замерла, прислушивась.
На риторический вопрос ответил Лев. Драматическим шепотом:
— Тихо! Иди, Ленок, иди, куда шла!
— А… иду-иду, не мешаю, — так же звонко отозвала Милена. — Я всегда говорила, что Анечка — молодец! Нам всем у нее учиться и учиться! Вы репетировали, Бонни, или это был экспромт?
— Vaffancúlo, detka, — присоединился сердитый Бонни Джеральд.
(Иди в задницу, итал.)
— Артур… — я попыталась оторвать голову мужа от своего живота, пришлось его даже за волосы дернуть.
