С одной стороны, соприкоснувшись, хоть и не напрямую, с чем-то настолько ужасным, она как будто ещё немного повзрослела. Так, должно быть, всегда происходит, когда вдруг осознаёшь, что жизнь, которую все вокруг воспринимают как нечто само собой разумеющееся, не вечна и весьма хрупка. Одно мгновение – и искорка твоей судьбы, почти незаметная в величественно-вечном движении всего сущего, может взять и навеки угаснуть.
С другой стороны – и это было куда важнее, – Света безошибочно поняла, о чём таком важном говорила Ирина Глебовна. И даже порадовалась за себя, поскольку это важное в её жизни наконец-то появилось. И кому какое дело, что за разливающееся внутри неё с некоторых пор ласковое тепло она должна была благодарить отнюдь не человека…
Света остановилась у окна и посмотрела на уже полностью утонувший в мёрзлом сумраке двор. Всё это было верно… Но было и что-то ещё. Что-то, что так и сидело в её сознании подгнившей, болючей занозой.
«Самое важное – любить и быть любимой», – вспомнила девушка и печально вздохнула.
Любимой она не была никогда. Однако мириться с этой горькой истиной и не изводить себя тягостными мыслями на этот счёт оказалось для неё куда проще, чем можно было себе представить. К тому же теперь, после расставания с Антоном, она совершенно точно перестала быть нелюбимой. Это, надо полагать, было куда как лучше.
Что же касается того, чтобы «любить», то и тут Света уже давно не замечала за собой каких-либо чувств, для описания которых она могла бы употребить это странное, так бездумно произносимое большинством людей слово. Впрочем, это было совсем неудивительно, учитывая, чем всё обернулось, когда её угораздило влюбиться в первый – и в последний – раз…
…Отрывистое постукивание её каблуков порождало в пустом институтском коридоре гулкое эхо. Ненастная, слякотная осень хозяйничала в городе вот уже вторую неделю подряд, и в большом, ещё не успевшем заполниться гомоном сотен студентов здании было темно, холодно и мрачно. Несмотря на это, с лица Светы не сходила улыбка – счастливая, простодушная и, наверное, чуточку даже глуповатая. Но не беспричинная – ведь этот хмурый, дождливый день станет для неё очередным праздником.
Почему? Потому что сегодня она вновь увидит его. Просто увидит. Будет неподалёку. Может, даже пройдёт мимо него на расстоянии вытянутой руки и, не подавая вида, жадно вдохнёт его сводящий с ума запах. А если ей повезёт, то он на неё посмотрит. Посмотрит как обычно, обжигая её своим мимолётным, устремлённым куда-то сквозь неё взглядом льдисто-голубых глаз. И тогда, торопливо потупившись, Света опять почувствует ту необычную, пробегающую по всему телу истому, отдающую приятной теплотой внизу живота…
Первая любовь каким-то невероятным образом обошла её стороной, пока она училась в школе. Было ли дело в её замкнутости и нелюдимости, или же всё объяснялось исключительной строгостью, в которой её держала мама, – о том можно было только гадать. Нет, Света, конечно, и тогда подмечала симпатичных, уверенных в себе парней и по вине некоторых из них даже испытывала непродолжительные приступы в меру восторженной романтичности. Однако по-настоящему окунуться в бездонные пучины первой девической страсти ей было уготовано лишь сейчас – на первом курсе института.
Предметом её тихого, но вместе с тем необыкновенно пылкого обожания был Вадим – высокий, светловолосый пловец из Комсомольска, на которого заглядывались едва ли не все девчонки с потока. Спокойный и неболтливый, он казался Свете человеком, обладавшим не по годам прочным волевым стержнем. И в то же самое время он донельзя очаровывал её своей пленительной мужской небрежностью в том, что касалось малозначительных жизненных мелочей.
Света влюбилась в него сразу же, глупо и безоглядно. Что интересно, она отдавала себе отчёт в том, насколько инфантильной и абсурдной была её неожиданная одержимость. И не слишком надеялась на какие-либо проявления благосклонности со стороны своего ничего не подозревающего возлюбленного.
Тем не менее это не мешало ей вот уже месяц с лишним проводить по утрам перед зеркалом чуть ли не целую вечность – чего раньше за ней никогда не замечалось. При этом она не уставала радоваться тому, что теперь, когда мамины школьные правила остались в прошлом, она могла одеваться куда более изящно и привлекательно, краситься так ярко, как только умела, и хоть вообще не слезать с высоких каблуков.
Но ладно бы дело ограничилось лишь её резко возросшим вниманием к своему внешнему виду – что само по себе, если подумать, было не так уж и плохо. Так нет же: потерявшую голову девушку день за днём снедало неодолимое желание выразить свои чувства как-нибудь иначе. И вот неделю назад, одной из холодных, ветреных ночей, после долгих и тщетных попыток уснуть, Света поднялась с постели, села за свой рабочий стол, включила лампу и открыла первую попавшуюся ей тетрадь…
Она писала долго. Чёркая, делая вставки, то и дело возвращаясь в начало, а затем в очередной раз воспроизводя всё заново на чистой странице. Закончив, она осторожно вырвала начавший скручиваться от её повлажневшей ладони лист и аккуратно срезала ножницами его неровный край. Потом сложила получившееся письмо вчетверо – и спрятала его во внутренний кармашек своей сумки, закрывавшийся на крохотную молнию.
Нет, она ни за что не вручила бы его тому, кому оно предназначалось, – даже если бы случилось невозможное, и её безрассудное влечение оказалось бы хоть сколько-нибудь взаимным. Однако этот небольшой клочок бумаги стал для неё неким вещественным олицетворением её всё-таки проснувшегося женского естества.
Света носила его с собой постоянно, а каждый вечер доставала и перечитывала снова. И каждый раз, будучи не в силах удержаться, что-то исправляла, добавляла или, наоборот, убирала. Заканчивалось всё тем, что она вновь переписывала письмо начисто – и только после этого ложилась спать, со стыдливым волнением пытаясь представить, чем бы оно отозвалось в душе её избранника, если бы всё же попалось ему на глаза…
…Сдерживая свой всё ускоряющийся от нетерпения шаг, Света сошла с лестничного пролёта и свернула в нужное ей крыло. Она ощущала повскакивавшие на её открытых плечах зябкие мурашки, но уступать холоду не собиралась: надеть тёплую кофту поверх красивого, тёмно-синего платья – самого эффектного из тех, что купила ей мама перед началом учёбы, – означало бы непоправимо испортить весь свой образ. Первой парой стоял практикум по «вышке», и до него было ещё целых сорок минут; понятно, что надеяться на нечто подобное было бы глупо – но вдруг она прямо сейчас окажется в пока ещё пустом кабинете один на один с ним?
Она уже вплотную подошла к настежь открытой двери в небольшую аудиторию, но, услышав доносившиеся из неё мужские голоса, неуверенно остановилась.
– …Короче, я на эту кукушку все бабки спустил! – надрывно сокрушался один из находившихся внутри, и Света тут же поняла, кто именно. Это был Толик, шумный, неугомонный кавээнщик с внешностью туповатого, слегка подпитого гопника. – Реально, она коктейлей десять вылакала. Ладно, думаю, фигня, отобью бабосики! Ну, там, посидели ещё, на танцполе чутка пообжимались. Потом заказал такси, поехали к ней. Ну и она такая нормальная была, в смысле – не зюзю…
