Но наконец ей разрешили побыть с профессором, предупредив,чтобы она разговаривала с ним как можно меньше и не ждала, что он ответит.
Кивнув, Габриэла робко приблизилась к койке профессора.Глаза его по-прежнему были закрыты, седые волосы растрепались, а грудьподымалась и опускалась с видимым трудом, но лицо уже не было таким бледным.Габриэла почувствовала некоторое облегчение.
— Профессор, — позвала она. — ПрофессорТомас!.. — Габриэла поспешно вытерла слезы.
При звуке ее голоса веки профессора затрепетали. Он открылглаза и попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Он не мог нипошевелиться, ни произнести ни слова, но Габриэла была бесконечно рада тому,что профессор ее узнал.
Присев на стул возле его изголовья, Габриэла бережно взялаего за руку и поцеловала пальцы, и по щеке профессора скатилась на подушкуодинокая слеза.
— Не беспокойтесь, милый мистер Томас, все будетхорошо! — попыталась подбодрить она его. — Врачи мне сказали, что выобязательно поправитесь!
Это была ложь, и по глазам профессора Габриэла поняла, чтоон ей не поверил. Лицо его чуть заметно дрогнуло, в глазах появилась какая-тонапряженная сосредоточенность, словно он страдал от сильной боли. Габриэла впанике оглянулась на дверь, чтобы позвать сестру. Лишь несколько мгновенийспустя она поняла, что профессор силится что-то сказать, и отрицательнопокачала головой.
— Вам надо беречь силы, — прошептала она, незамечая, что по ее лицу одна за другой катятся слезы. Профессор был рядом ивместе с тем — где-то очень далеко, откуда он никак не мог до нее докричаться.Его сил хватило только на то, чтобы несильно пожать ей пальцы; потом его рукаослабела и упала бы на постель, если бы Габриэла не удержала ее.
— Не надо ничего говорить, — прошептала Габриэла,в свою очередь слегка пожимая его холодные худые пальцы, но профессор неуспокаивался. По его глазам она видела, что он продолжает кричать ей что-тоочень важное, но с губ его слетали лишь чуть слышные звуки, напоминающиетоненький храп младенца. Они были очень тихими, но дежурная сестра услышала ихи сразу велела Габриэле уходить.
— Прошу вас, пожалуйста, позвольте мне остаться! —взмолилась Габриэла, но сестра была неумолима.
— Вы сможете вернуться сюда часа через два. Вашему отцунужно поспать, — строго сказала она, крайне недовольная тем, как это людине понимают самых простых вещей. Отделение интенсивной терапии вовсе непредназначалось для посетителей — здесь с ними мирились только как с неизбежнымзлом.
— Я вернусь, — шепотом пообещала Габриэла профессору,и он на мгновение закрыл глаза, но тут же открыл их снова и издал какой-тонизкий гортанный звук. Он ужасно хотел что-то ей сказать, но не мог, и этоприводило обоих в отчаяние.
— Молчите, прошу вас, — снова шепнулаГабриэла. — Отдыхайте, набирайтесь сил… Я люблю вас, — неожиданнодобавила она после небольшой паузы.
Для нее сейчас действительно не существовало в миречеловека, который был ей ближе и дороже, чем этот седой старик, глядевший нанее с какой-то непонятной мольбою.
Всю дорогу до пансиона Габриэла проплакала. Денег на такси унее не осталось, и она твердо решила поговорить со Стивом, когда вернется впансион. Но в доме мадам Босличковой царила атмосфера такой глубокой печали итревоги, что Габриэла сразу забыла об этом своем намерении. Сама хозяйка,миссис Розенштейн и другие обитатели пансиона собрались в гостиной, ожидая еевозвращения. Стив снова и снова рассказывал, как он нашел профессора лежащим наполу и как, по его мнению, случилось это несчастье.
— Ну, как он? — чуть ли не хором спросили все,когда Габриэла появилась на пороге гостиной.
— Не знаю, — честно ответила она. — У мистераТомаса инсульт, к тому же он сильно ударился головой, когда падал. Он не можетговорить, и вся правая сторона у него парализована. Но когда он пришел в себя,он сразу меня узнал. Профессор пытается говорить, но у него ничего неполучается, и от этого он очень расстраивается… — Тут Габриэла снова заплакала.Ей было очень больно вспоминать, каким слабым и беспомощным выглядел профессор,когда она его оставила; она даже не хотела об этом рассказывать, но выражениеее лица говорило яснее всяких слов.
Мрачную тишину, на короткое время установившуюся в гостиной,нарушили сдавленные рыдания миссис Розенштейн. Мадам Босличкова обняла ее заплечи и стала утешать. По лицам всех собравшихся было заметно, что никто ужепочти не верит в то, что профессор сумеет поправиться.
— Как это могло случиться! — воскликнулСтив. — Не понимаю… Такой замечательный человек, и вдруг!.. Как же этонесправедливо!
Он казался таким расстроенным, что все принялись наперебойуверять его, что если бы он не нашел профессора и не вызвал бы к нему врача, тосейчас мистер Томас был бы, без сомнения, мертв. Стив с некоторой долей цинизмазаметил, что «в том, чтобы быть безработным, есть свои плюсы».
Но никто не упрекнул его, и даже Габриэла посмотрела на негос сочувствием. Она считала, что знает лучше других, как неудобно Стивучувствовать себя тунеядцем и бездельником. Ему просто хронически не везло, иГабриэла считала своим долгом поддерживать в нем веру в скорые перемены клучшему. Она даже начинала раскаиваться в том, что порой упрекала Стива вбездействии и вынуждала предпринять хоть что-нибудь, чтобы заработать себе нажизнь. Несчастье, случившееся с профессором, сразу напомнило ей, как неожиданнои быстро жизнь может измениться к худшему и как легко потерять дорогого тебечеловека. И одной только мысли об этом было вполне достаточно, чтобы все ссорыи разногласия между ней и Стивом стали казаться Габриэле мелкими и ненужными.
— Мне очень жаль, Габи, — сказал Стив, подходя кней. Ему казалось, что он понимает, какую роль профессор Томас играл в еежизни, но он ошибался. В старом профессоре воплотились для нее все еепредставления и все несбывшиеся мечтания о семье, которой у Габриэлы никогда небыло. Профессор для Габриэлы был одновременно и дедом, и отцом, и наставником,и близким другом. Именно он и никто другой хвалил или доброжелательнокритиковал ее рассказы, именно он вдохнул в нее настоящую уверенность в том,что она может и должна стать писательницей, и именно он любил ее крепкой ибескорыстной любовью, не требуя ничего взамен. Профессор, которого она узналаменьше года назад, значил для нее теперь едва ли не больше, чем когда-то — матушкаГригория. Габриэла очень боялась потерять и его. В своей жизни она уже столькихтеряла, что одна мысль об уходе профессора приводила ее в отчаяние. Для нее этобыло бы катастрофой, и Габриэла твердо решила про себя, что не даст емуумереть.
После того как Габриэла позвонила в больницу и узнала, чтосостояние профессора не ухудшилось, мадам Босличкова и миссис Розенштейнусадили ее за стол. Есть ей совершенно не хотелось, но, чтобы не расстраиватьэтих добрых женщин, она заставила себя проглотить несколько ложек овощного рагуи съесть запеченное в тесте яблоко, готовить которые мадам Босличкова былабольшая мастерица. Запив обед чашкой крепкого кофе, Габриэла сразу схватила вруки сумочку и выскочила из-за стола.
