Николаса не бросило в холодный пот, когда Рассел не ответил на вызов. Вороной депос чувствовал себя лучше. И вместе с тем, как его голова перестала болеть, панику сменила холодная рассудительность. Он не услышал голос на другом конце и сперва подумал, что в причина могла быть в неисправности рации. Всю неделю шли дожди. Но от влаги и холода защищали листья, которыми Николас надежно прикрывал тайник. Да и эта модель была изобретена для военных, такие приборы можно было швырять в лужу или оставлять валяться в снегу – они работали как часы. Из динамика доносился шелест, поэтому, вероятнее всего, Рассел Лэйон просто не брал трубку. Не слышал? Был занят?
Николас решил не гадать и воспользовался телефоном на стойке у медсестры. Ему пришлось упрашивать ее. Она, окинув его скорым взглядом, стала твердить, что не видит необходимости позволять ему пользоваться телефоном. Семьи у Николаса не было. Об этом психотерапевт Нил знал даже на первом сеансе. И в последствии обожал подводить рассказы к его детству, где отец с матерью напились до беспамятства, от удара оголенного провода в подвале – по одной версии – погибли оба, по другой – кто-то из них остался в живых и продолжал пить. А когда ребенком из неблагополучной семьи заинтересовались органы соцопеки, нисколько не возражал, чтобы маленького Ника забрали в приют. Вороному депосу тогда было несколько месяцев – слишком мало, чтобы сохранить воспоминания. Зато его прошлое волновало Нила. Николас не переставал поражаться утечкам информации, касающимся его детства, которые никогда не были опубликованы в газетах, но каким-то образом, покинув стены приюта, попали в папку к психотерапевту.
“Горелый запах во сне не преследует? – спрашивал Нил. – Не хотелось ли в детстве сбежать куда-нибудь? Например, в вымышленные миры, о которых ты любил рассказывать. Ты ведь был ребенком с богатым воображением. И тебе, как никому другому, было сложно сдерживать свои эмоции: радость, печаль, агрессию”.
На агрессии, в связи с последними событиями, Нил особенно акцентировал внимание. Ему хотелось бы знать, не калечил ли его пациент животных в детстве. Не помнит ли Николас щенка, которого подобрал на улице и приволок в приют. Потом щенок попал под машину и должен был помереть, потому что грузовик, развозящий хлеб по деревенским магазинам, переломал несчастному животному все кости, оставив от него кровавое месиво, которое маленький Николас продемонстрировал воспитателям. На следующий день вороной депос притащил в приют другого щенка, живого, но с изуродованной мордой и хромого, убеждая всех, что неким волшебным образом его пес исцелился.
– Ты изуродовал ему морду, чтобы тебе поверили, что это одна и та же собака? – спрашивал Нил. – Или в этом не было связи? Могу я предположить, что тот первый щенок попал под колеса грузовика не случайно? Тебе, наверное, захотелось посмотреть, как это будет? Любопытство мальчишки и все такое…
Николас хотел бы ответить, что за всю жизнь у него была и есть только одна собака. Флайку уже минуло девятнадцать лет. Собаки редко доживают до такого почтенного возраста. А морда у его пса как у монстра – из-за той злосчастной аварии, где остаться в живых Флайку помогло чудо. Чудо… Если Николас начнет рассказывать о таких нематериальных вещах, как чудесах, и о гнолле, который воспитал его, кто знает, как далеко это зайдет. С юных лет у вороного депоса появилась полезная привычка молчать об этом. Пусть лучше Нил считает его садистом и гадает.
Единственной правдоподобной информацией, которой психотерапевт обладал о его детстве, было то, что Николас Патнер – сирота. И даже фамилию ему, кажется, придумали, чтобы дать шанс на другую жизнь. Все погибли, отреклись? Какая разница! В метре от телефона, у стойки, единственное, что имело значение – он провел детство в приюте. В тетрадке дежурной медсестры, где были записаны номера, по которым пациенты могли совершать звонки, у него стоял жирный прочерк.
Николас не смог бы сломить сопротивление ее “не положено”, если бы не додумался заявить, что его наказание не прошло даром – он желает извиниться перед напарником за драку на прогулке. Медсестра посчитала такой жест достойным поощрения: “Только недолго, я нарушаю правила”, под его диктовку набрала номер четвертого участка. Она передала трубку Николасу с подозрением, красноречивее слов давая понять, что не будет спускать с него глаз.
– Полиция, слушаю, – после нескольких гудков раздался голос. Это был Ричи, новобранец, своими “великолепными” умственными способностями давно доказавший, что больше пригодился бы для разгрузки навоза на ферме. Нехватка кадров отражалась на одарской полиции не лучшим образом. И никого не удивляло, что Ричи до сих пор сажают отвечать на телефонные звонки.
– Ричи, это Ник. Да, Ник Патнер…
– Ник? – раздалось удивленно после нескольких секунд тишины. Быть может, даже телефон для этого парня был слишком сложной задачей.
– Рассел на месте? Могу я с ним поговорить?
– Кажется… Сейчас проверю.
В трубке послышалась возня.
Николас тут же представил офис четвертого участка. Столы, расставленные вдоль стен, захламленные бумагами, со старенькими компьютерами, обросшими пылью и соревнующиеся гудением с канализационными трубами. Его место возле окна, где лучи солнца бросали полосатые тени на гладкую спинку стола. Кипу папок, которые ждали его там ( и среди них – настолько крупная, что ее нельзя не заметить, выцарапанная надпись “НИПЬ”, Николас подозревал, кто был ее автором); Мориса за соседним столом, который наверняка уже успел подмешать тайный ингредиент в свой кофе, и сейчас по воздуху веяло едва уловимым ароматом виски, смешанным с запахом теплых булочек с колбасой, которые его сослуживцы таскали из ближайшей кофейни. Их обожал Флайк. Николас завидовал Ричи, которому посчастливилось находиться в офисе. Прижимая трубку к уху, вороной депос прислушивался к звукам того оставленного мира, когда-то ставшего ему вторым домом. Как же он скучал по нему.
– Где сранглиец? – голосил Ричи на весь офис.
– Эй, потише, – осадил его Энтони, их диспетчер, любящий коротать перерывы в обществе ребят. Его хрипловатый, вечно простуженный голос невозможно было ни с чьим спутать:
– Не советовал бы тебе так его называть.
– Ой, да брось, он не из обидчивых, – Ричи все-таки убавил громкость. – Так где его носит?
– Там же, где теперь и всегда.
– Черт! Я совсем забыл. Вы не представляете, это Ник Патнер. Он хочет с ним поговорить.
– Ник? – раздался вопросительный возглас.
Николас не без удовольствия представил, как все присутствующие оторвались от своих мониторов. Его там не хватает. Это точно.
– Ники! – голос Мориса. Раздалось шуршание. Это пегий полицейский отбирал телефон у Ричи.
– Ник, ты слышишь меня? – одержав победу, заголосил Морис так громко, что Николасу пришлось отодвинуть трубку от уха.
– Да, привет!
– Как ты там? О боже! Как же я счастлив тебя слышать! Мы с ребятами приезжали к тебе. Эти сволочи в голубых халатах сказали, что после того, что ты натворил, мы не сможем тебя увидеть.
