— Не делай этого, юная леди! Я запру тебя в комнате на тысячу дней и ночей! Я превращу твою жизнь в одну сплошную работу по дому!
— Чшш, дорогуша! Не надо портить такой прекрасный момент.
Я ободряюще улыбнулась ей и пришлёпнула лягушку прямо к её лицу.
19
Эзра на пробу запер и отпер новый замок, потом ещё что-то подкрутил.
— Ну вот, — сказал он, указав на дверь гаечным ключом. — Всё в порядке.
— Не понимаю, зачем надо было его менять, — угрюмо пробормотала я.
Конечно, винить мне следовало только себя. Это ведь я сказала Эзре минувшей ночью, что замок в двери моей комнаты плохо работает. И теперь придётся придумывать новый способ выбираться из заточения, чтобы отправиться в Проспу. А до тех пор я ничего не смогу сделать.
— Мама Снэгсби так велела. — Эзра подхватил ящик с инструментами. — А у меня сегодня нет охоты с ней спорить.
— Кажется, она расстроена, — сказала я, усевшись на кровать. — Вы поругались, да?
На лице Эзры промелькнула улыбка:
— Похоже, ей не понравилась история с лягушкой сегодня утром.
Ах, это… С лягушкой-быком и правда вышло очень неудачно. Сплошное разочарование. Я решила почитать мамаше Снэгсби, чтобы развлечь её, пока моё удивительное природное средство растворяет уродливую родинку. Для чтения я выбрала продолжение самого потрясающего романа в мире — «Коварной дебютантки». Повествование так захватило меня — Евангелина столкнула жениха с сеновала, чтобы выйти замуж за возлюбленного своей сестры, — что я не заметила, как клейкая паста пересохла. Так что для меня стало полной неожиданностью, когда лягушка-бык, оттолкнувшись задними лапами от подбородка мамаши Снэгсби, взвилась в воздух и была такова.
Конечно же, я попыталась догнать это подлое животное. Но лягушка ускакала за грядку пастернака и как сквозь землю провалилась. Вернувшись, я обнаружила, что мамаша Снэгсби сумела-таки развязаться. Она вскочила на ноги и устремилась в дому, волоча меня за ухо. Возмутительно!
Эзра вытащил новый ключ из замочной скважины и спрятал в карман.
— Не волнуйся, Айви. Утро вечера мудренее. Вот выспится мама Снэгсби хорошенько — и смягчится.
— Наверное, вы могли бы ей напомнить, что завтра после полудня нас ждёт на снятие мерки мистер Гримвиг, и это я с ним обо всём договорилась.
Эзра кивнул, посмотрел на меня с теплотой и побрёл прочь. В этот самый миг в комнату вихрем ворвалась миссис Диккенс с подносом. На подносе лежал мой обед — холодная курятина и стакан сидра. Большего мамаша Снэгсби ей принести не позволила.
— Ты пока ешь, — сказала экономка, поставив поднос на комод, — а я потом попробую тебе ещё и кусочек пудинга раздобыть. — Она присела на стул, устало вздохнула и пожаловалась: — Мама Снэгсби мне сегодня ведь день продыху не даёт.
— Наверное, это всё из-за меня, дорогая.
Она хихикнула:
— А ты и правда прилепила лягушку ей на лицо?
— Если вы знаете другой верный способ избавиться от огромной родинки, я с радостью послушаю.
Миссис Диккенс снова хихикнула.
— Я просто хотела, чтобы наши отношения стали чуть теплее, — пояснила я.
— Я понимаю, деточка, но сердце миссис Снэгсби нелегко растопить, и лягушка-бык уж точно для этого не походит. У миссис Снэгсби была нелёгкая жизнь и… — Она оборвала себя на полуслове.
— Не переживайте, дорогуша, я знаю про Гретель.
Миссис Диккенс ахнула:
— Кто тебе сказал?!
— Друг. Я понимаю, мамаша Снэгсби перенесла тяжкую утрату и до сих пор страдает из-за этого. Но почему она сама мне не рассказала?
Экономка вздохнула:
— Чужая душа — потёмки.
Я кивнула:
— И про Анастасию я тоже знаю. Знаю, как она появилась в этом доме.
Миссис Диккенс уставилась на меня в изумлении:
— А что именно ты про неё знаешь?
— Что она ушла из своего дома, где ей плохо жилось, и что Снэгсби со временем полюбили её. А потом она сбежала с Себастьяном, и с тех пор их больше не видели.
— Она любила его до безумия, что верно, то верно, — согласилась экономка. — Когда они с Себастьяном не могли встречаться, писала ему длинные письма. Я в жизни не видела, чтобы девушка так теряла голову от любви.
— Но почему Снэгсби упорно отказывались говорить о ней? Вот чего я никак не пойму.
— Думаю, Анастасия казалась им даром небес, ответом на их молитвы — так неожиданно она появилась. — Экономка с кряхтением поднялась на ноги. — А теперь, наверное, им тяжело говорить о ней — ведь тогда они сразу думают от грустном. Она же им как вторая дочь была.
Я вспомнила, как мамаша Снэгсби прижималась щекой к надгробию Гретель.
— А на третью, пожалуй, их любви не осталось.
Экономка подошла и поцеловала меня в лоб:
— Ешь свой ужин, деточка, а я попробую раздобыть пудинг.
— Я пришла к Эстель.
— Она ожидает вас?
— Не совсем так. Но у нас с ней сложилась добрая традиция при случае внезапно заглядывать друг к дружке в гости.
Идея насчёт писем осенила меня на следующее же утро. Миссис Диккенс упомянула, что Анастасия часто писала Себастьяну, и я вспомнила, что Эстель говорила о том же. И тогда мне пришла в голову блестящая мысль. Даже две. Первая заключалась в том, что если Себастьян и правда так любил Анастасию, как все говорят, то он наверняка сохранил её письма где-нибудь в укромном тайнике в своих комнатах. И уж кто-кто, а я, с моими талантами к розыску, точно сумею найти этот тайник.
Вторая же мысль была такая: в этих письмах, возможно, отыщется упоминание того, где именно влюблённые собирались начать новую жизнь. Поэтому, раз уж вернуться в Проспу и спасти Ребекку мне пока не по силам, я могу хотя бы сделать счастливой мамашу Снэгсби, разыскав девушку, которая сумела растопить (и разбить) её чёрствое сердце.
А для этого всего-то и нужно, что проникнуть в роскошный особняк Дамблби и начать поиски.
— Мисс Дамблби нет дома, — отрезал дворецкий. — Хорошего дня, мисс.
И он захлопнул дверь перед моим носом, не дав мне больше и слова вымолвить.
Не желая сдаваться, я решила попробовать пройти через кухню. Уж там-то дверь наверняка открыта. Увы, на пороге кухни меня ждало новое препятствие: там сидела неуклюжая толстуха самого унылого вида и лущила горох. Это была Берта, горничная Эстель.
