Итак, мятежники фактически проиграли первый тур борьбы. В свою очередь укрывшись в собственных замках, они через посыльных поддерживали друг с другом связь. Видимо, тогда некоторые из них стали склоняться к мысли о возведении Ги де Брионна в герцогское достоинство. Хотя никакой противник непосредственно не угрожал ему, в Фалезе Вильгельм чувствовал себя в полной изоляции. Герцогство, казалось, ускользало от него: вассалы не отвечали ему, приказы не передавались. Положение казалось безвыходным.
Именно тогда восемнадцатилетний герцог впервые сделал в полном смысле этого слова политический шаг, причем совершил его в той манере, деловой, реалистичной, но вместе с тем приводящей в замешательство своей кажущейся простотой, которая скоро станет определять его стиль правления. Возвращаясь в иерархическую систему вассальных отношений, из которой его враги как раз пытались выйти, он решил обратиться за помощью, именно в силу вассального соглашения, к королю Франции. Тот действительно в свое время признал его герцогом Нормандии и принял от него вассальную присягу, и теперь наступил такой случай, когда ему надлежало исполнить свои обязательства в качестве сеньора. Вильгельм, естественно, решил прибегнуть к обычному праву, лишь предварительно разведав обстановку и хорошенько взвесив все обстоятельства. Дело в том, что, каким бы ни был юридический фасад, отношения короля с его прямыми вассалами в большей мере, нежели отношения сеньоров с их вассалами, основывались на реальном соотношении сил. У Вильгельма было время обдумать эти обстоятельства в течение томительных месяцев пребывания в Фалезе, где он совещался со своими вассалами, сохранившими верность ему. Он конечно же знал, что хотя Ги де Брионн и имел по материнской линии некоторые права на Нормандию, по отцовской линии у него были не меньшие права на Бургундию, что создавало серьезную угрозу для владений короля, которые оказались бы, завладей Ги обоими этими доменами, зажаты с двух сторон, точно в тисках, землями одного и того же сеньора. Король Генрих тем более не мог игнорировать эту угрозу, что на его глазах неудержимо росло могущество дома Анжу. В 1044 году Жоффруа Мартел ь отобрал у сыновей Эда де Блуа город Тур и потребовал, чтобы старший из них, Тибо, от имени всего рода окончательно отказался от области Турень, пятнадцать раз поклявшись на святых мощах!
Пока Ги де Брионн собирал своих союзников, Вильгельм осенью 1046 года покинул Фалез, лично направившись к королю, в Пуасси, Лан или Компьень, где тот любил останавливаться. Генрих I тоже, надо полагать, кропотливо обдумывал возможные выгоды и потери от предстоявшей кампании. И все же в этой экстремальной ситуации куда большее значение, нежели рациональные соображения, имели мощные эмоциональные побуждения, диктуемые вассальными связями. Генрих согласился прийти на помощь своему вассалу. Правда, имевшиеся в его распоряжении средства были невелики, и на подготовку у него ушла вся зима. В начале весны он располагал войском, хотя и весьма скромным. Что же касается Вильгельма, то он сумел воспользоваться восстанием, поднявшимся против Ги де Брионна в землях, где его засилье казалось нестерпимым для местных жителей. Вооруженные отряды направились к Фалезу, преисполненные решимости защитить своего законного герцога, который стал собирать свои войска на равнине, раскинувшейся к югу от Кана, где находились владения мужа Арлетты. И на этот раз Вильгельм получил огромную поддержку от родственников по материнской линии.
Король двигался с юго-востока, через Мезидон. Ги де Брионн, готовясь нанести решающий удар, двигался со своими людьми с запада. Они форсировали реку Орн разрозненными отрядами. Противники встретились незадолго перед Пасхой в месте, именуемом Валь-эс-Дюн, километрах в десяти от Кана, на холмистом плато размером пять на три километра. Именно там произошло первое крупное сражение Вильгельма (вторым и последним будет, спустя почти двадцать лет, битва при Гастингсе), одно из немногих в военной истории XI века. Лицом к лицу сошлись два войска: с той и другой стороны бойцы были облачены в доспехи, всадники и пехотинцы, вооруженные мечами, боевыми топорами, пиками и рогатинами, собирались вокруг своих сеньоров, образуя отдельные отряды. Один из отрядов мятежников численностью 140 человек[14] демонстративно держался в стороне, поскольку его предводитель Рауль Тессон вдруг заколебался. Он заметил на противоположной стороне поля, на котором только что завязалось сражение, своего герцога и внезапно осознал всю тяжесть преступления, которое собирался совершить: нельзя убивать собственного сеньора. Окольным путем и без оружия он приблизился к Вильгельму и ударил его своей перчаткой: ведь он поклялся нанести удар герцогу и теперь не мог считаться ни убийцей, ни клятвопреступником... Затем он вернулся к своим, которых вплоть до окончания сражения благоразумно удерживал от участия в битве, и лишь когда победа стала склоняться на сторону Вильгельма, он бросил все свои силы ему на помощь.
Сражавшиеся издавали боевые кличи — у каждого отряда был свой, коим служило название фьефа сеньора или имя святого покровителя. Поле огласилось невообразимым гамом, в котором боевые кличи слились с воплями и проклятиями, исторгавшимися из груди раненых, и топотом конских копыт. Звенели мечи, ломались копья. Трусы, бросив поводья, пускались в бегство под ритмичное раскачивание уже бесполезных щитов. Бились отряд против отряда, и каждый мог видеть лицо предводителя противника. Один французский рыцарь разрубил врага сверху донизу, а боец из Котантена ударом копья свалил короля Генриха, столь прочно сидевшего в седле, что конь рухнул вместе с ним. Однако королевские доспехи пробить не удалось. Граф де Сен-Поль со своими французами устремился на подмогу государю, разя наповал напавших на него. Видевшим это нормандцам случай показался забавным, и вскоре по стране пошло гулять фривольное присловье: «Копье из Котантена сразило суверена».
Вильгельм, в свою очередь, высматривал в гуще сражавшихся того, кого считал своим главным обидчиком, — вероломного виконта Ренуфа. Именно ему он собирался лично отомстить, в чем проявилась одна из основных черт его характера: никогда не забывать обиды. Наконец он добрался до Ренуфа, и они схватились в поединке. И опять случилось то, что нельзя назвать иначе как вассальным рефлексом: меч выпал из руки Ренуфа, а сам он, затрепетав, в ужасе обратился в бегство. Вильгельм в сопровождении отборных бойцов гнался за ним по пятам, в то время как повсеместно началось отступление мятежников, бросавших на произвол судьбы раненых и пехотинцев и думая только о себе, галопом устремившихся в направлении Котантена. Однако им предстояло опять переправляться через реку Орн, и в местах переправы вновь завязалось сражение, так что к вечеру жители Кана увидели свою реку обагренной кровью, а уносимые течением трупы забили водопроводные желоба мельниц.
К ночи на поле битвы остались одни только победители. Ги де Брионн, временно отступив, укрылся за стенами своего замка, где собралось немалое количество его войска. Гримуль дю Плесси, попавший в руки Вильгельма, был в кандалах брошен в темницу Руана. Этот несчастный, тщетно уверявший победителей в своей доброй воле, требовал дать ему возможность оправдаться в судебном поединке. Вильгельм согласился, и уже договорились о времени, однако в назначенный день Гримуля нашли мертвым в его темнице; скорее всего, он умер не своей смертью. Вильгельм роздал его имения церкви.
