Живое единение губя,Зло бумерангом в сердце возвращаешь.И разрушая жизнь вокруг себя,В себе самом ты душу разрушаешь.Убить для развлечения, поверь,Себе не позволяет даже зверь.Лишь Человек – Венец и Царь Природы —Встал вне закона над лесным народом!..
«Их гнали долго, через бурелом и болота, через пронизанный сыростью лес. Малыши выбивались из сил, взрослые падали и вновь поднимались. Черная сила гнала их по родному лесу и сеяла смерть. Люди-олени никого никогда не убивали, им непонятны мотивы жестокости, зла и насилия. Они не могут сопротивляться, по своей природной сути, они могут только бежать… Уже есть раненые и убитые, перепуганные насмерть дети, есть общая беда – охота на всех без исключения, без сострадания к слабым и беззащитным…»
Я читала текст и видела, как постепенно люди теснились друг к другу, как прижимали к себе чужих детей, и продолжала объяснять сцену…
– Мы будем снимать сверху, с подвесной дороги, но сильные объективы камеры способны выделить каждого исполнителя, взрослого или ребенка. Можно падать и вновь бежать, натыкаться (но осторожно!) на преграды, помогать раненым и детям, можно звать на помощь, искать пропавших. Но главное… вырваться из кольца ужаса и смерти – спасти детей! Во что бы то ни стало спасти!
Подвесная дорога в Сигулде проходит над холмами, поросшими лесом, спускается к бурной реке Гауи и тянется дальше через речной берег и поляны к новому лесу. Мы расположили людей так, чтобы в одной из фаз оказаться вертикально над ними и увидеть бегущих как бы с птичьего полета.
Вместе с операторами Филатовым и Лозовским и их помощниками мы вошли в железные кабины подвесной дороги и облачились в спасательные монтажные пояса. Только после того как нас приковали цепями к железным стойкам, был открыт люк в центре пола кабины. Саша Филатов лег на пол и, почти нырнув в люк, свесился наполовину вниз с кинокамерой.
Внизу остался Локосов – второй режиссер – с ассистентами, с которыми мы поддерживали связь по рации.
Итак, все готово. Звякнул предупредительный сигнал, и наша кабина поплыла над верхушками берез и сосен. Нас охватило удивительное состояние плавного вертикального полета, какое бывает только во сне… Мы приближались к отметке, большому упавшему дереву, и я увидела через окно кабины бегущих актеров.
«Внимание! Мотор!» Филатов включил камеру. Внизу, под нами, бежали люди-олени, и вот чудо: с высоты птичьего полета не было разницы между человеком и животным. На светлом фоне призрачного, обнаженного леса выделялись живые фигуры, объятые общим страхом.
Мамы-оленихи метались среди объятых ужасом детей, некоторые фигуры падали и не поднимались. Мы обогнали актеров, и только один бежавший впереди всех был виден из люка кабины. Он бежал вниз с холма, огромными нервными прыжками перепрыгивая через кусты и поваленные деревья, но вот он на краю берега, дальше бурная река, фигура заметалась в отчаянии и замерла у обрыва… А мы поплыли дальше через темные воды Гауи.
…Стоп! От резкого торможения кабину нашу сильно закачало, пришлось закрыть люк.
Вернулись на исходную точку, и я спустилась к новоиспеченным актерам, чтобы поздравить их с первыми в жизни съемками. Я увидела розовые счастливые лица, на которых светились восторженные глаза… Я поняла, что им удалось в первом же дубле достичь актерского состояния, веры в обстоятельства и что сейчас все они переживают катарсис, который мгновенно восстанавливает силы, тянет на повтор… И я не ошиблась! «Нужно еще раз!», «Здорово!», «Как в жизни!», «Мне даже казалось, я слышу лай собак, которые идут по следу», «И мне!», «И мне!»
Мы обменялись общими впечатлениями, я рассказала о том, что мы видели сверху, сделала небольшие поправки в направлении бега, и мы снова приступили к съемкам. Девять раз мы снимали в этот день сцену гона с разных точек, перемещая актеров к краю берега или на поляны, и во всех вариантах люди-олени поражали своей беззащитностью перед стихией зла. И, как бывает при сильном впечатлении, то, что так поразило в первом кадре, не оставляло и вечером. И перед сном я видела пронизанный холодом, обнаженный, сиротливый лес и тех, кто бежал между стволами деревьев. Кто же они? Кого беспощадно гнали по родному лесу?
Жители Земли, неразрывные части единой матери-природы, перед строгим лицом которой нет разницы между живыми существами. Значит, чем выше, чем общее взгляд, тем яснее наше единство с миром! Вот она – голубая планета, впервые увиденная Гагариным из космоса. Именно тогда впервые человек смог ощутить ее единым взглядом и поразиться ее лучезарности, красоте и вместе с тем беззащитности.
Ощутить себя единым целым с миром – не это ли главная задача будущего человечества? Ощутить ответственность за каждую мысль, каждый поступок, найти единый камертон устремленности к свету, любви и добру! Да, именно красота может спасти мир, если человек не обособится от нее в личном минутном эгоцентризме, а постарается постичь красоту гармонии в себе и мире!..
Огонь! Везде огонь!
…И вот – впереди река, за ней лес… Надежда на спасение… Но нет! Река отрезана кольцом огня, повсюду трещат костры. И над всем этим грозным пространством навис, пылая огненными глазами, старый Замок. Под ним мелькают факелы загонщиков, бешено лают собаки…
– Назад! – кричит Неттла, мгновенно оценив новую опасность. – Назад! Это ЕГО логово! Назад!
Кадр снят, погасли огни костров. Пиротехники готовят новые факелы, собаководы усмиряют собак, вся группа подчинена единому ритму сложных и опасных съемок. На площадке дежурит врач, неусыпно следит за детьми педагог, за кострищем расположились пожарные машины, весь коллектив напряженно и четко работает. Гримируемся на площадке, в автобусах одеваемся. Операторы готовят кран-стрелку и плавно взмывают над актерами…
Стою перед исполнителями в таком же, как и у них, костюме, сжимая руку сына… Еще и еще раз проверяю внутреннюю готовность к сцене.
Огонь! Вечный великий символ! Огонь истребляющий и огонь созидающий. Огонь ненависти и огонь любви! Да, люди-олени беззащитны перед огнем, ставшим преградой перед их возможным спасением, но они свято верят в добрый огонь, идущий от сердца их вожака, отца Бемби…
