Каким-то образом бандиту удалось уцелеть среди акул в Южно-Китайском море.
Однако сейчас на губах Квана не играет обычная мерзкая улыбочка. Он смотрит на Дэнни стальным взглядом.
– Ты провалил мою самую крупную операцию, щенок, – цедит он сквозь зубы. – Мой великий день!
– Пустяки, Кван, – осаживает его Дарко. – Послушай, Дэнни. Скажи: где книга? Мы знаем, что она уцелела при пожаре. Что она была у тебя. Ты рассказал о ней одному мальчишке из твоей школы – а мы не пожалели для него денег. Он говорит, ты вовсю хвастал ею, говорил о шифровках и тайнах. И еще сообщил нам твое расписание. Здравомыслящий мальчонка – как там его звали? Джейми? Хорошо, что он тоже не пострадал при взрыве.
Джейми Ганн! Во всем этом замешан Джейми – ну то есть хотя бы краешком. Дэнни тихо чертыхается себе под нос, но скорее от удивления, чем от злости. В конце концов, они ведь и Джейми чуть не убили…
– Говори!
– Я не знаю, где она. Лора отдала ее Рикару…
– Врешь, Дэнни, – поет голос Дарко. – По этой части я твоего отца превзошел. Могу отличить ложь за сто шагов. Просто по тому, как ты держишь голову. К тому же я видел, сколько раз ты моргнул. Отвечай, где она.
– Нет!
– Тогда мы найдем Лору и заставим говорить ее.
Хлопья снега ложатся на черные с проседью кудри Дарко. Дэнни замечает, что сейчас прочитать эмоции метателя ножей совсем нетрудно. Он сдает, теряет контроль над собой. Ярость так и клокочет в нем, рвется наружу.
– ОТВЕЧАЙ! А не то Син-Син умрет. На виду у всех, у мишени. «Ах, мистер полицейский, мне так жаль, так жаль! Ужасная случайность! Просто у меня нервы совсем расшатаны из-за бедного пропавшего мальчугана», – жалобно причитает Дарко. И уже совсем иным тоном добавляет: – Идеальное преступление…
– Хорошо! – зло бросает Дэнни. – Я скажу.
Он знает: нет ни единого шанса, что метатель ножей оставит его в живых – ситуация яснее ясного. Но вдруг он все-таки еще может спасти сестру? Тогда хотя бы частица мамы останется жить – частица его семьи…
Взгляд Дженни нерешительно движется к груде земли на старой грядке. Точно-точно, за ней зияет темное отверстие ямы. Он сглатывает.
– «Книга освобождения» у Лоры дома. У меня в комнате.
Дарко сердито топает ногой:
– Там мы проверяли. Все вверх дном перевернули, пока ты был в Гонконге. Не пытайся сбить меня со следа.
– Там есть один тайный ящичек под письменным столом. Лора знает где, а так найти трудно.
Метатель ножей хлопает себя по лбу:
– Как там твой отец всегда говорил, а, Дэнни? Будь внимательней к мелочам, да? Вот почему «Сорок Девять» и внедрили меня в «Мистериум». Вот почему я продвинулся до позиции Центра. И вот почему я заметил, что Гарри идет по моему следу.
Дэнни кивает, но слушает лишь впол-уха. Быть может, Дарко уже и решил его судьбу, но и он свое решение принял: не сдаваться без боя. Мальчик тоже вспоминает совет отца обращать внимание на мелочи и детали. Может быть – кто знает, – это еще поможет ему выбраться.
В голове у него слегка проясняется, и он украдкой осматривает двор, отмечая, сколько людей его сторожат (трое), сколько у них пистолетов (ему видно два), сколько отсюда выходов (один, низенькая широкая дверь с зарешеченным окошком). Герцог стоит у этой двери и скребет ее лапой, точно ему не терпится выбраться. Оглядывается на Дэнни, поджимает хвост.
– Хорошо же, – резко произносит Дарко. – Теперь посмотри на меня, Дэнни. Не бойся!
Дэнни неуверенно оборачивается. Во рту пересохло, колени подкашиваются. Дарко велит смотреть ему в глаза. Наверное, снова собирается что-то внушать…
Внезапно на затылок мальчика обрушивается сокрушительный удар. Дэнни падает на колени, все тело у него обмякает, перед глазами прыгают звездочки, вплетаясь в узор снежинок.
Голос Дарко доносится откуда-то сверху:
– Мне пора обратно. Вы знаете, что делать. Идем, Герцог.
Наступает молчание. Дэнни сражается со всех сил, стараясь противостоять черному течению, уволакивающему его куда-то вниз, вниз, в бездны темного моря. В ушах плещут и ревут волны. Нет, все не так. Он же сейчас не в Гонконге…
Голос Дарко звучит снова, уже в отдалении, полный сердитого нетерпения:
– Герцог! Ко мне! Герцог! Ну и пожалуйста, оставайся тут, если так его любишь. Сгниете вместе, мне плевать…
Собачий визг, стук двери…
«Только не уплывать, только не уплывать, – твердит себе Дэнни. – Потеряю сейчас сознание – мне конец. Но если победить это отупение, может, у меня еще есть шанс…»
Герцог лает, громко и непрерывно.
– Чертов пес! – вопит на него кто-то. – А ну заткнись!
Дэнни чувствует, как его поднимают. Сильные руки тащат его через двор к разверстой яме. До чего же болит голова! «Но я же осознаю это, – думает Дэнни, – а значит, еще не утратил способности думать. Если я еще способен думать – я в сознании. Вот и надо его сохранить. Открою глаза – меня пристрелят. Наверное, лучше рискнуть и попробовать выбраться из могилы позже. Вдруг мне удастся то, что не удавалось папе… восстать из-под земли… номер «похороненный заживо»… Главное – сохранять способность рассуждать. Отвлечься от паники, которая одолевала даже самого Гудини…»
Он ощущает резкий холод, исходящий из ямы в земле… его могилы. Похитители наполовину опускают, наполовину сталкивают его туда. Запах земли заглушает все прочие запахи. Кажется, тут не очень глубоко. Надежда еще есть. Бандиты отпускают его, и он проваливается на мокрый снег на дне ямы и украдкой пробует пошевелить руками и ногами, самую капельку, просто понять, слушаются ли. Вроде бы да. Он шевелит пальцами ног в кроссовках, немного сдвигает руку под собой. Люди наверху о чем-то тихо переговариваются. Герцог все еще лает, но уже как-то неуверенно. На тело мальчика оседают тяжелые хлопья снега.
«Надо ждать, – говорит себе Дэнни. – Пока я все равно не могу ничего предпринять». Голова раскалывается от боли, все инстинкты требуют вскочить и выбраться из могилы – но он знает, что тогда его пристрелят на месте. Надо ждать, пока бандиты не решат, что дело сделано, и не уйдут. А пока надо думать о чем угодно, лишь бы отвлечься, не представлять физиономию демона на Колесе жизни – и смерти. Нельзя засыпать… не то я пропал.
Снег все падает, падает…
Дэнни роется в памяти, выхватывая наобум обрывки мыслей и образов.
Проливной дождь на пустой улице в Гонконге.
Град, барабанящий по крыше автомобиля в Париже.
Мама, скользящая по проволоке на фоне звездного полога шатра – и на фоне звездного неба в Науди.
Тихие воскресенья, обеденный стол с белой скатертью…
И Замора, выплясывающий на этом столе в честь своего сорокалетия – так бурно, что стол не выдержал и сломался. И общий смех.
