Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Оксфорд. 25 июня.
Дорогой Ферран!
Крайне опечален Вашими злоключениями. Я очень надеялся, что на сей раз Ваша жизнь сложится удачнее. Высылаю почтой четыре фунта. Пишите, всегда буду рад получить от Вас весточку.
Искренне Ваш Ричард Шелтон".
Он отправил письмо, испытывая чувство удовлетворения, какое обычно ощущает человек, благородно исполнивший свой долг.
За три дня до наступления июля с Шелтоном произошел один из тех неприятных случаев, от которых застрахованы люди, живущие спокойно и заботящиеся лишь о сохранности своего имущества и репутации.
Вечер был невыносимо жаркий, и Шелтон вышел с сигарой побродить по городу; на улице к нему подошла какая-то женщина и заговорила с ним. Он понял, что это одна из тех женщин, которых мужчины обрекли служить им забавой, - сочувствовать таким считается сентиментальным. Лицо у нее было красное, голос хриплый; в ней не было ничего привлекательного, кроме фигуры, подчеркнутой безвкусным нарядом. Развязный тон, одутловатые щеки и запах пачули, исходивший от нее, вызвали у Шелтона отвращение. Он вздрогнул, когда она дотронулась до его руки, и, отшатнувшись, ускорил шаг. Но она продолжала идти следом, тяжело дыша, и ему вдруг стало жаль эту женщину, которая, задыхаясь, так гналась за ним.
"Ведь я могу хотя бы сказать ей что-то", - подумал он и, остановившись, произнес с состраданием, но сурово:
- Это невозможно!
И хотя она улыбалась, он понял по ее разочарованному взгляду, что она не будет настаивать.
- Весьма сожалею, - добавил он.
Она пробормотала что-то. Шелтон покачал головой.
- Весьма сожалею, - повторил он. - До свидания!
Женщина прикусила губу.
- До свидания, - глухо сказала она.
Дойдя до угла, Шелтон обернулся. Женщина неуклюже бежала по улице; откуда-то сзади появился полисмен и крепко схватил ее за локоть.
Сердце Шелтона тревожно забилось. "Боже! - подумал он. - Что же мне теперь делать?" Его первым побуждением было уйти и забыть об этом, поступить так, как поступил бы на его месте любой порядочный человек, который не имеет ни малейшего желания впутываться в подобную историю.
И все же Шелтон повернул обратно и, пройдя немного, остановился шагах в десяти от них.
- Спросите у этого джентльмена! Он сам заговорил со мной, - утверждала женщина хриплым голосом, в котором! Шелтон, несмотря на резкость тона, почувствовал страх.
- Ладно, ладно, - возразил полисмен, - знаем мы эти басни!
- Чтоб черт побрал вашу полицию! - со слезами в голосе закричала женщина. - Вы что, одни только есть хотите? Надо же и мне чем-то жить!
Шелтон с минуту стоял в нерешительности, но, заметив выражение ее испуганного лица, подошел к ним. Тут полисмен обернулся, и, увидев его бледное лицо со злыми глазами и тяжелой челюстью, словно перерезанной ремешком шлема, Шелтон почувствовал отвращение и в то же время страх, точно он очутился лицом к лицу со всем, что презирал и ненавидел и чего смутно боялся. Казалось, перед ним стояло холодное, уверенное в своей правоте воплощение закона и порядка, что поддерживает сильных и попирает слабых, воплощение самодовольства и подлости, против которых могут протестовать лишь избранники с чистой душой. И самым странным было то, что этот человек всего лишь выполнял свой долг. Шелтон провел языком по пересохшим губам.
- Надеюсь, вы не собираетесь отдать ее под суд? - спросил он.
- А почему бы и нет? - в тон ему спросил полисмен.
- Послушайте, констэбль, вы ошибаетесь. Полисмен вынул записную книжку.
- Ах, вот что, ошибаюсь? Прошу назвать ваше имя и адрес: мы должны сообщать о таких вещах.
- Конечно, пожалуйста, - с раздражением сказал Шелтон и назвал свое имя и адрес. - Но я первый заговорил с ней.
- Может быть, вы зайдете завтра утром в суд и повторите это? - Дерзко сказал полисмен.
Шелтон посмотрел на него, стараясь вложить в свой взгляд как можно больше силы.
- Смотрите, поосторожнее, констэбль! - сказал он, но слова эти даже ему самому показались жалкими.
- Мы тут не для шуток поставлены, - угрожающе заметил полисмен.
Не найдясь, что ответить, Шелтон только повторил:
- Смотрите, поосторожнее, констэбль!
- Вы джентльмен, а я только полицейский, - сказал блюститель порядка. У вас деньги, а у меня власть.
И, схватив женщину за локоть, он повел ее за собой.
Шелтон повернулся и пошел прочь.
Он зашел в Гриннинг-клуб и бросился на диван. Он не чувствовал ни жалости к женщине, ни особой злости на полисмена, а лишь недовольство собой.
"Что же я должен был сделать? - думал он. - Ведь этот негодяй действовал вполне законно".
Он сидел, пристально разглядывая картины на стенах, и в душе его росло отвращение. "Тот или иной из нас, - думал он, - но ведь мы виноваты в том, что эти женщины ведут такую жизнь. А толкнув их на это, мы не можем обойтись без них, - не только не можем, но и не хотим, и вместе с тем мы преследуем их с помощью закона и гоним их на улицу, а потом... мы хватаем их и бросаем в тюрьму. Ха! Прекрасно... великолепно! Хватаем их и бросаем в тюрьму! А сами сидим и возмущаемся. Но что же мы делаем? Ничего! Наша система - самая высокоморальная из всех существующих в мире систем. Мы пользуемся всеми ее выгодами, не запачкав даже края своей одежды, - страдают только женщины. Да и почему бы им не пострадать? Ведь женщина - низшее существо!"
Шелтон закурил папиросу и велел слуге подать вина.
"Пойду в суд", - решил о", но тут ему внезапно пришло в голову, что это происшествие непременно попадет в местные газеты. Репортеры, конечно, не упустят случая расписать такой пикантный эпизод: "Джентльмен против полисмена!" И Шелтон представил себе, с каким серьезным видом будет читать это отец Антонин, добропорядочный мировой судья. Во всяком случае, кто-нибудь непременно увидит его имя в газете и постарается рассказать об этом, - ну разве можно пропустить такую новость! И тут Шелтон вдруг с ужасом понял: если он хочет помочь этой женщине, ему придется подтвердить на суде, что он первый заговорил с нею.
"Я должен пойти в суд", - все снова и снова повторял он, точно стараясь убедить себя, что он не трус.
Полночи он провел без сна, тщетно пытаясь решиться на что-то.
"Но я же не заговаривал с ней, - твердил он себе. - Мне придется солгать; а ведь меня приведут к присяге!"
Он пытался убедить себя, что ложь противоречит его принципам, но в глубине души знал, что может и солгать, если только будет уверен в безнаказанности своего поступка, - более того, это казалось ему актом элементарной человечности.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
