Но во время операции он не заметил в ее лице и тени нежности. Она была холодной и сдержанной, как и положено ассистентке. Когда ему пришлось долбить отверстие в черепе, любая другая женщина, да и большинство мужчин побледнели бы и по меньшей мере тут же извергли бы свой завтрак при виде сверла, входящего в череп мальчика.
Но не такова была Бренна Доннегал. Она была так спокойна и сдержанна, будто Хемиш был для нее первым встречным, так спокойна, как если бы речь шла о погоде, а не об извлечении тромба из мозга маленького пастушка.
И все же, какой бы неженственной она ни казалась в это время, ни на минуту Рейли не мог забыть о том, что в паре с ним работала женщина. И теперь, глядя на свою руку. где только что лежали ее пальцы, он не мог не вспомнить, как невероятно давно он чувствовал в последний раз прикосновение женской руки.
В любое другое время его бы взволновала мысль о том, что Бренна Доннегал прикоснулась к нему. Теперь же все его безотрадные, мрачные мысли были только о маленьком мальчике и о том, что его жизнь висит на волоске.
И ему стало так скверно, что он набросился на нее с такой яростью, какой сам не ожидал от себя.
— И что же, — спросил он с горечью, — вы станете делать, лишившись стольких пациентов? Будете продолжать свои изыскания?
Он почувствовал, как она отшатнулась от него.
— Да, — холодно ответила она, — собираюсь.
Идиот, упрекнул он себя. И все же вопреки себе продолжал с прежней горечью:
— Те загадочные исследования, о природе которых вы отказываетесь говорить?
Ее тон стал еще холоднее:
— Это так.
Ему хотелось дать себе подзатыльник. Что он делает? Она была добра к нему. Незачем было грубить. Ну ладно, он не смог спасти жизнь мальчика. Но есть ли на свете хирург, который смог бы это сделать? Рана была смертельной… Скажи ей, убеждал его внутренний голос. Скажи ей, что утром уезжаешь в Лондон…
— Я был бы вам признателен, — сказал он с усилием, — если бы вы посылали часть своих пациентов ко мне…
На горизонте уже появился тонкий красный обруч — всходило солнце. Теперь он мог различить черты ее лица. Она пристально смотрела на него, лицо ее было непроницаемо.
— Ладно, — сказала она наконец, — это уже лучше.
Рейли пришло в голову, что в такой момент можно признаться во многом, сказать много важного. Например, он мог бы сказать ей, как он восхищается ее отвагой, проявленной ею перед лицом грязи и крови.
Он мог бы даже, если бы его охватили дерзость и бесшабашность, взять ее за руку, заглянуть в эти ослепительно синие глаза и сказать, что, несмотря на то что ее одежда покрыта пятнами овечьей плаценты и пропитана запахом эфира, он находит ее неотразимо пленительной и что с самой первой их встречи ему было так трудно выкинуть ее из головы…
Но закончил он свою речь совсем другими словами.
— Только, — продолжал он, — если будет на то ваша воля и вы проявите доброту, посылайте ко мне двуногих, а не четвероногих пациентов. У меня нет таланта и навыков обращения с ними.
В слабом свете медленно восходящего солнца он увидел ее улыбку, точнее, тень улыбки.
В эту минуту дверь амбулатории широко распахнулась и, спотыкаясь в предрассветных сумерках, на крыльцо выбежала миссис Макгрегор, выкрикивая имя доктора.
С внезапно забившимся сердцем Рейли отозвался:
— Я здесь, миссис Макгрегор.
— О, доктор Стэнтон, — закричала женщина, — могу я дать ему немного воды?
Рейли стоял в лучах восходящего солнца, изумленно взирая на мать мальчика.
— Воды? — эхом отозвался он. — Я не понимаю…
— Ну, — пояснила женщина, — просто он попросил воды, а я не знала, дать ему или нет, не знала, что скажете вы.
— Он попросил волы? — Сердце Рейли бешено забилось. — Он в сознании?
— О да, — сказала миссис Макгрегор, удивленно глядя на взволнованного доктора, — он уже некоторое время в сознании. Слаб, как котенок, но сердит на вас за то, что вы его выбрили наголо. Говорит, что теперь все лето ему придется носить шляпу, а это ему совсем не нравится, потому что в шляпе жарко…
Рейли круто обернулся и посмотрел на Бренну:
— Ну, как вам это нравится?
Ее лицо сияло, и губы улыбались, а глаза были полны слез.
— Хемиш терпеть не может шляпы, — только и сказала она.
Рейли, не отдавая себе отчета в том, что делает, схватил в объятия мисс Доннегал, поднял ее и закружил, а она запрокинула голову и рассмеялась.
Он сделал три или четыре круга, не более, и как только она закричала, чтобы он опустил ее, потому что иначе у нее закружится голова, он подчинился.
Тогда почему же, когда они снова переглянулись, обоих охватило смущение и они только слабо улыбнулись друг другу? И почему у лорда Гленденинга, только что явившегося из замка узнать, как обстоят дела, так помрачнело лицо?
— Добрые вести, Гленденинг. — сказал Рейли, не в силах удержаться от улыбки при виде графа, все еще сидевшего верхом, но не на вороном жеребце. На этот раз у него хватило здравого смысла оставить его дома. — С мальчиком все обстоит благополучно.
Однако точеное лицо графа, возвышавшегося над Рейли, не просветлело. Он только сказал:
— И правда, хорошая весть.
Бренна, по-видимому, не заметила недовольства лорда Гленденинга.
Она сказала взволнованно:
— Пойду взгляну на Хемиша.
И ушла в сопровождении миссис Макгрегор. Рейли, измученный, обрадованный, испытывая облегчение и еще тысячу противоречивых чувств, все улыбался, несмотря на очевидную мрачность своего работодателя.
— Ну, — сказал он, похлопывая по шее кобылу графа. — Это конец, граф. И вам нет нужды пристреливать вашего жеребца.
Граф хмуро смотрел на него.
— Вы хотите сказать, что это сработало? — спросил он. — Эта трепанация или как там ее, сверление отверстия в черепе?
— Сработало, — сказал Рейли, ощутив трепет во всем теле.
Гленденинг, казалось, удивился.
— Хорошо, — только и произнес он.
— Хорошо? — переспросил Рейли, не испытывавший подобного счастья с того самого дня, как Кристина согласилась выйти за него замуж.
Только теперешнее ощущение было еще прекраснее.
Он совершил нечто очень серьезное. Он спас человеческую жизнь. Кто бы после этого посмел сказать: «Чудачество Стиллуорта»!
— Это гораздо больше, чем просто хорошо, друг мой, — сказал он, совершенно забыв, что разговаривает с графом. — И более того, Бренна обещала направлять крестьян ко мне на лечение.
Рейли с трудом сдерживал обуревавшую его радость.
