Смотрю — у них в глазах ожидание, в руках карандаши. Как рассказать им про всю эту странность? Как такое запишешь в блокнот?
— Я ничего не видел, — говорю. — Стивен Роуз был обычным пацаном, как и я. Как и мы все.
Сержант Фокс это записал.
— Ничего в нем не было особенного, — сказал я. — Просто папа у него умер, маму забрали в психушку, а его одного отправили в Феллинг, и он тут не прижился. Вот и все.
— В корень глядишь, сынок, — говорит сержант.
— Он лепил здорово, — добавил я. — Делал статуэтки. Просто замечательные. На вид как живые.
— Живые? — говорит сержант Фокс. — Что, и правда?
— Угу, — говорю. — У него талант.
— Только в жизни у него все было кувырком, да и в голове тоже, — вставила мама.
— Талант с кувырком в голове, — сказал сержант Фокс, записывая. — Это мне нравится. — Поставил жирную точку, покачал головой, на нас посмотрел. — Да минует всех нас чаша сия, верно?
Мы проводили их до дверей. Они говорят — вы не волнуйтесь. Говорят, отыщем мы вашего Стивена и вернем домой.
55
В следующую субботу я пошел на похороны Черепа. Стою на кладбище под деревьями, смотрю со стороны. Вокруг еще кое-кто из Феллинга. Гостей привезли на «форде-зефире» и микроавтобусе «транзит». Мама его стоит, плачет в ладони. Тут же несколько здоровущих родственников в черном, викарий бубнит те же слова, что и отец О’Махони. Гроб Черепа опустили в могилу, возле которой недавно стояли мы с Комом. Гроб скрылся из виду, потом сверху полетели земля, вода и цветы. Я попытался помолиться за Черепа и тут увидел рядом Джорди.
— Как думаешь, он нас видит? — спрашивает.
— Кто?
— Ну, Череп. С того света.
Я покачал головой, огляделся — не смотрит ли на нас Стивен Роуз из тени или из-за кладбищенских ворот.
— Даже если и видит, — говорю, — ничего он нам теперь не сделает.
— А вдруг возьмет и явится? — говорит Джорди.
Смотрим на скорбящих. Вдруг страшно сделалось, мы примолкли.
— Может, призрак Черепа будет здесь теперь шляться, — говорит Джорди. — И ночью при свете луны дети будут видеть в Саду Брэддока этакую здоровущую свирепую хрень. — Он попробовал засмеяться. — Вот уж я их попугаю, если они туда заберутся.
Скорбящие разошлись. Викарий помог миссис Черрис дойти до машины. Меня перетряхнуло. Представил, что я лежу в земле, тихо и недвижно, а мои родные уходят прочь.
— Стивен Роуз так и не появился? — спрашивает Джорди.
Качаю головой.
— Туда ему и дорога, верно? — говорит Джорди. — Чудик паршивый.
— Угу.
Видим, между деревьями к нам идут Штырь и Скиннер.
— Привет, парни, говорит Джорди.
— Как жизнь? — спросил Штырь.
— Не повезло бедолаге, да? — Скиннер кивком показал на могилу.
— Угу, — протянули мы все хором.
В глаза друг другу не смотрим. Боимся облечь в слова свой страх.
— Не такой уж он был плохой, — говорит Скиннер.
— Угу, — опять хором.
— Да уж, — говорит Джорди, — очень, между прочим, был приличный молодой человек.
Мы все сглотнули смешок.
— Нам будет сильно его не хватать, — говорит Штырь.
Тут нам всем полегчало.
— Мириться будем? — спросил Скиннер.
— Да, — сказал Джорди.
— Дело, — сказал Штырь.
Они все пожали друг другу руки. И я тоже.
— С прошлым покончено, — сказал Скиннер. — Больше никаких драк.
— Вот именно, вонючки из Пелау, — сказал Джорди.
— А вы католические падлы из Феллинга, — сказал Штырь.
Тут мы сделали вид, что сейчас бросимся и начнем мутузить друг друга, но вместо этого только хихикнули.
— Я пошел к своим друзьям в «Ветреный уголок», — сказал Джорди. — Может, подкараулим каких спрингвеллерских. Вы как, со мной?
— Да, — согласились Штырь и Скиннер.
И все на меня смотрят.
— Не, — говорю. Пожал плечами. — Не могу.
Они в последний раз глянули на могилу и зашагали прочь. Вскоре и я пошел следом. И все думал о мертвецах у себя под ногами, пока не дошел до ворот и не увидел там Марию. Дальше мы пошли вместе. Она опять повторила, что ей я могу рассказать все, что угодно, но я ответил, что не знаю, с чего начать и как сделать, чтобы она мне поверила. Мы прогуляли весь день. Целовались под деревьями в парке Святой Холм, и, пока целовались, я начал забывать про Стивена Роуза и Черепа. Я как бы стал понемножечку исчезать, но тут сторож мистер Пью заорал на нас: «Эй, вы, там! А ну, валите отсюда, чтоб вам пусто было!» И мы пошли, держась за руки, и Мария казалась мне хранителем, посланным ради того, чтобы я не упал еще глубже во тьму.
56
К вечеру я сказал, что хочу исповедаться. Мы пошли в церковь. Я встал на колени в темной исповедальне. Вижу через решетку лицо отца О’Махони. Попытался изменить голос.
— Благословите меня, святой отец, — говорю, — ибо я грешен.
Он ждет. Я молчу.
— Продолжай, сын мой, — говорит. — В чем ты хочешь покаяться?
Я представил себе слова, которые сейчас прозвучат: «Я похитил тело и кровь Христову, убил собаку, создал истукана, истукан помог убить Чарли Черепа, я помог убить истукана. Я лгал родителям и скрывал улики от полиции. Я…»
— Ну? — торопит он, а слова у меня все не идут.
Смотрим друг на друга через решетку.
— Это ты, Дейви, — говорит священник.
— Да, святой отец.
— Полагаю, на сей раз ты не просто обзывал людей рыборожими.
— Да, но вы, святой отец, мне не поверите.
— Я тут чего только не слышал. Мне ты можешь сказать все. Я лишь проводник твоих слов. А говоришь ты с Богом.
— Я не знаю, существует ли Бог, святой отец.
— Ха!
— Мне кажется, что когда-то Бог, наверное, и существовал, но потом мы Его достали, и Он нас бросил.
— Вижу, у тебя начался переходный период. Только здесь не место для таких дискуссий. Исповедуйся, покайся — и покончим с этим. Там другие дожидаются.
— Я ненавидел одного человека и желал ему смерти, — бормочу.
— Ага. Ну, это действительно грех. Ты в этом раскаиваешься?
— Да. Только он правда умер.
— Ага. И теперь у тебя тяжело на сердце?
