— Вспомнил! — воскликнул Педанус. — Клянусь Геркулесом, ты напомнил мне все, носильщик, хоть и видом ты невзрачнее червя! Я видел его во главе проклятых бунтовщиков, рядом с Иохананом Гисхальским… Он всегда там был, рядом с этим азиатским леопардом… Да и сам как леопард!..
— Проклятие ему! — заревела толпа. — Проклятие взбунтовавшемуся племени его!
— Где он живет, лысый? Где он скрывается, червяк? А ну, говори, оборванец! Раскрой грязную свою пасть, сириец! А ну, веди нас… И тогда мы в жертвенной дани зарежем его на алтаре Аполлона… Веди нас!.. И тогда мы свяжем его и передадим в мстительные руки Тита…
Но не было ответа. Коротенький, согбенный, словно уж юркий, Силас смешался с многошумной, пестрой и подвижной толпой и пропал из вида.
Глава VIII
Если в день Аполлона рыночные площади Рима были пусты и весь народ толпился у септы и цирка Фламиния, то на следующий день площади кишели и гудели плотной толпой, пирующей и забавляющейся под открытым небом. На рынках — рыбном, свином, говяжьем, лубяном и прочих — огромные столы прогибались под горами хлеба и вареного или жареного мяса. Из металлических кратеров — сосудов для вина — лился в кубки и чаши источающий пряный запах крепкий напиток, разбавленный медом.
К этим выставленным императором столам — а его скупость и жадность пропадали, когда речь заходила о том, чтобы накормить и развеселить народ, — подходили люди разных сословий. Только зажиточные и элегантные отмечали день этот шумным пиршеством в стенах своих домов и дворцов. Рыночные площади и улицы кишели народом: были тут клиенты больших домов, носящие общее имя — приживальщики, и недавно освобожденные рабы, которые еще не успели забыть физических и моральных страданий рабства; вольные наемники, используемые на разных работах в мастерских, в магазинах, на улицах, в порту; рабы, которым благосклонность господ позволила приобщиться к редкому событию; множество солдат и сотников, известных простотою своих нравов.
Толпу эту увеличивали объединения ремесленников, называемые коллегиями: ткачи, парфюмеры, пекари, портные, обувщики и другие. Смешивались с ней и торговцы (достаток не отбивал у них желания поучаствовать в уличных пиршествах и увеселениях), и второразрядные адвокаты, ищущие возможности продемонстрировать свое красноречие и тем самым подцепить клиентов, и вызывающие любопытство у толпы и пользующиеся ее легковерностью предсказатели судьбы, астрологи, фокусники. Одновременно в трех театрах разыгрывались прекрасные пантомимы и смешные ателаны — сценические фарсы; а тысячи людей с любопытством разглядывали выставленных на Марсовом поле на всеобщее обозрение диковинных зверей и огромных змей, носорогов, танцующих слонов; на септе глядели на силачей, канатоходцев, самых разных фокусников и прыгунов. И не было в Риме ни одной улицы, по которой не шествовали бы толпы мужчин и женщин, сытно поевших и если не всласть попивших, то, во всяком случае, развеселенных напитками, их головы были украшены зелеными венками; шествия возглавляли флейтистки, уличные декламаторы, ораторы и шуты, которые, взбираясь куда-нибудь повыше, приковывали к себе внимание толп или вызывали громоподобные взрывы смеха. Все играло, пело, смеялось и гудело в жарком, душном воздухе, лишь время от времени колеблемом дуновениями полуденного ветра, за которым обычно следовали тучи и дождь. Обрывки тяжелых серых облаков перемещались по небу, время от времени прикрывая солнце, но не избавляя от зноя, горячее дыхание которого разносил летевший из раскаленных пустынь африкус[41].
Форум пылал. Сверкающее небо лило свет на храмы, дворцы и курии рыночной площади, носившей, собственно, имя Форум Цивилис, то есть «гражданская площадь»; на солнцепеке ослепительно сверкали несметные, бесценные богатства, разложенные на специально построенных настилах. Это была выставленная на всеобщее обозрение государственная сокровищница: собрание трофеев, добытых в победоносных войнах, и ценности, собранные жадностью, тщеславием или художественными пристрастиями предыдущих императоров. Наверху, над этими настилами, как и вокруг Форума, у стен, ворот и портиков, военные стяги высоко подняли в воздух украшавших их орлов, звезды, сплетения змей и громадные, казалось, кому-то грозящие руки. Внизу пестрая, на много отдельных группок разбитая толпа смотрела на это скопление богатств, наполнявшее ее чувством бесконечной гордости. Сотни горящих глаз скользили по столам, уставленным золотой посудой и осыпанным драгоценными каменьями; по ложам в форме львов, лебедей или павлинов, инкрустированным слоновой костью, серебром и алмазами; по шахматному полю, сделанному из двух алмазных досок; по отлитым из серебра и золота статуям богов, императоров и славных полководцев; по коронам, сплетенным из жемчуга; по большому гроту, который, словно обильной росой, был осыпан жемчугом; но главным образом — по пригорку, вдоль склонов которого вились виноградные лозы, росли яблони с листьями и плодами и бежали, будто живые, в охотничьей погоне олени, львы и собаки.
Эти и подобные им диковинки и драгоценности уже со времен Помпея и Цезаря, то есть за сто с лишним лет, постепенно собирались в римской казне, очаровывали взор и тешили души римлян. Но сегодня на Форуме среди прочих настилов возвышался один, он привлекал к себе народ, потому что на нем были выставлены те предметы, которые были пока еще малоизвестны, всего лишь несколько лет как привезенные в Рим после последнего победоносного похода. Последней громкой победой было безоговорочное и окончательное покорение Иудеи, и без того уже давно подчинявшейся Риму, правда, в разных обстоятельствах на разных условиях. Настил, вызывавший наибольший интерес, был уставлен трофеями, которые победитель Тит привез в дар Риму из повергнутого в прах Иерусалима.
Выделявшийся среди других, он был воздвигнут вблизи нагромождения мраморных блоков, из которых как раз в это время строили триумфальную арку Тита.
Арка пока еще не была закончена, но о триумфе любовника Береники красноречиво говорили те предметы, которые народ разглядывал с наибольшим любопытством. То были предметы, которые народ, живший очень далеко отсюда, за долгие века своего существования, в течение многих поколений с любовью, тщанием, со многими трудами и надеждами украшал, возвышая то, что ему было дороже всего, что для него было самым святым: Храм Бога своего, очаг, к которому вели все дороги национальной жизни. Были там огромные ковры, многоцветные, ворсистые, бесценные; искусно расшитые накидки с драгоценными застежками; богатые меха, раскрашенные алой краской; был там огромный водосборник, сделанный из металлических зеркал; семисвечник, со сказочной щедростью увитый золотыми лилиями и осыпанный золотыми плодами… Надо всем этим, на самом верху настила, под блеском солнечных лучей стояло красочное, громадных размеров изображение, на котором был представлен триумфальный въезд Тита в Рим после одержанной им победы. За повозкой триумфатора теснились радостные толпы, шествовало войско победителей, тянулась вереница военнопленных — сгорбленных, бледных, полуголых, с цепями на ногах и петлями на шеях. На самом верху золотом горели буквы, составлявшие надпись: «Иудея побеждена, Иудея покорена».
