Вздрагивает мое сердце — что-то она сейчас «сбацает». И вот он пошел… тот самый куплет:
Меня милый не целует,
Говорит: потом, потом…
Я иду, а он на печи
Тренируется с котом…
«Ну это уж слишком!»
Я вся вспыхиваю.
А девица исполняет еще какие-то куплеты, мастерски, профессионально подыгрывая себе на аккордеоне. Инструмент как будто сам — человеческим голосом — поет в ее руках. Публика в восторге. Все поворачиваются к эстраде и… ко мне. Лица сияют. Девица же прекращает играть; в руках у нее откуда ни возьмись появляется платочек. Громко притопывая каблуками (настоящая чечетка!), она помахивает платочком над головой и медленно поворачивается вокруг своей оси — настолько медленно, что мужская часть публики успевает налюбоваться ее стройными (не отнять!) ножками…
Кое на кого девица оказывает неизгладимое впечатление: двое подвыпивших кавказцев подходят к эстраде поближе и начинают размахивать перед собой зелеными купюрами; жестами они зовут девицу к себе, обещают оклеить этими купюрами понравившиеся им ножки.
Но девица, закончив танец, уходит.
Всем очень понравилась заказанная кем-то (я уже догадалась, кем) «музычка», и все обратили внимание на меня. Но улыбки, адресованные мне, — разные. Кажется, есть и весьма иронические…
Петер видит только меня:
— О чем они пели?
Я стараюсь выглядеть спокойной:
— Это были народные песни. А в конце шуточные. По-русски они еще называются — частушки.
— Частушки? — улыбается Петер. — Такое смешное название!
Я ищу глазами Кандидата. Где, за каким столиком он прячется? Кто, кроме него, мог «отколоть» этот номер?
«Вне всяких сомнений, он где-то здесь!»
Тут вижу, какой-то толстый мужчина выходит из зала.
«Вот он! — я напрягаюсь, я амазонка сейчас, или Немезида, богиня возмездия. — Я ему все сейчас скажу! Чтоб не шпионил за мной. За нами. Чтоб отстал от меня наконец! Ах, какой он злой! Ах, жестокий! Так выставить меня перед этой полупьяной публикой! Чтоб иронизировали…»
— Извини, Петер! Я сейчас…
С улыбочкой поднимаюсь из-за столика, торопливым шагом выхожу из зала.
«Этого толстяка я быстро догоню!»
Замечаю его на лестнице, ведущей вниз, к гардеробу. Громко, воинственно стуча каблучками, догоняю этого противного толстяка и хватаю его за плечо:
— Постой, дружок!..
Он вздрагивает от неожиданности, поворачивается.
Незнакомый мужчина передо мной.
Воинственности моей как не бывало:
— Ой, извините! Обозналась.
Он мне сладко улыбается. Наверное, все толстяки улыбаются так. Он оглядывает меня с ног до головы. Роняет:
— Вот и хорошо! Может, встреча наша не случайна?
И тянет ко мне руку.
— Нет, нет! — я качаю головой, отступаю к залу. — Извините!..
Я возвращаюсь в зал. Гордо вскинув голову, шествую между столиками. Чувствую на себе масляные взгляды кавказцев, но в упор не вижу их.
Петер поднимается, подвигает мне стул:
— Все в порядке?
— Да, нормально. Нужно было позвонить, а я об этом чуть не забыла… Но подруги не оказалось дома. Не отвечает телефон.
Через полчаса мы уходим…
Кандидату все-таки удалось испортить мне настроение. Но я не показываю этого Петеру. Мы идем пешком к моему дому, Петер рассказывает о Германии, о прекрасном городе Лейпциге, о своей работе и друзьях, а я тихо злюсь на Кандидата. И в то же время критически смотрю на себя…
Может, это не Кандидат жесток? Может, я к нему жестока? Все-таки нет! Я же не давала Кандидату повода считать меня «своей», я ничего не обещала ему, я с ним не обручена; я постоянно говорила о том, что пора расстаться, что ничего у нас не получится… Какое он имеет право портить мне жизнь? Зачем он шпионит? Зачем мучает и себя, и меня? Зачем он вообще появился в моей судьбе?
В конце концов от этих вопросов у меня начинает болеть голова. Я признаюсь Петеру, что не совсем хорошо себя чувствую, и мы, договорившись о завтрашней встрече, расстаемся на остановке такси.
Самая красивая на свете
В шесть часов утра Петер заезжает за мной. Что примечательно, я не сразу узнаю его: на нем грубые брезентовые штаны, выцветшая штормовка и шерстяная вязаная шапочка. Вероятно, сей видавший виды наряд Петеру одолжил его русский друг — заядлый грибник или рыболов.
Я всплескиваю со смехом руками:
— Петер, ты собрался в сибирскую тайгу?
Он слегка смущен:
— Погода сегодня прохладная. Возможно, будет дождь.
Я втаскиваю его в квартиру, наливаю ему чашку кофе. Пока Петер пьет, собираюсь. Мой наряд выгодно отличается от его: новенькие джинсы в обтяжку, «в которых выросла вся Америка», беленькие кроссовки и (уж если погода испортилась) толстый серый пуловер.
«Куртку, пожалуй, не буду брать».
Повертев куртку в руках, я вешаю ее обратно в шкаф. Я опасаюсь, что мне будет слишком жарко… Кроме того, от дождя всегда можно укрыться в машине.
Пару минут разглядываю себя в зеркало. Я знаю, что в это время меня из кухни разглядывает Петер. Если он мужчина, то он не может пропустить такое зрелище — меня перед зеркалом. Я оправляю складки пуловера, чуть-чуть приспускаю его в поясе, потом, недовольно хмыкнув, несколько приподнимаю; вскидываю, делаю пышнее плечики, подтягиваю под мышками, потом еще чуть-чуть приподнимаю пояс; животик мой на секунду показывается в зеркале…
Слышу, Петер закашлялся на кухне — поперхнулся кофе.
Улыбаюсь сама себе:
— Разумеется, мужчина, — шепчу. — Можно ли в этом сомневаться?
— Что ты говоришь?.. — Петер вытирает слезы, брызнувшие из глаз.
— Говорю: я готова! Можно ехать…
… В кабине лифта Петер на несколько секунд прижимает меня к стенке, но я ловко уворачиваюсь, смеюсь. Он не может поймать мои губы и целует меня по-пионерски — в щеку. От штормовки его питерского друга едва уловимо пахнет лесом, костром, табаком… У меня прекрасное настроение.
«Жигуленок» кофейного цвета дожидается нас у самого подъезда. Мы садимся, громко хлопаем дверцами и выезжаем со двора через арку. За аркой на повороте чуть не сталкиваемся с «мерседесом» желто-лимонного цвета…
Душа моя обрывается:
«Не дай Бог!..»
Я, инстинктивно вжимаясь в кресло, присматриваюсь к водителю. За рулем «мерседеса» какой-то парень в очках и белой кепке. Вздыхаю с облегчением.
— А он рисковый! — восклицает Петер. — Нарушает правила.
