— Ты прекрасна! Тебя прекраснее я не встречал женщины! Я люблю тебя! Не могу без тебя.
Прячу лицо свое у него на груди, прячу свои светлые слезы — слезы счастья.
Петер прижимает меня к себе крепко-крепко:
— Ты плачешь?
— Петер… — я поднимаю лицо. — Осторожнее, Петер. Не прижимай меня так крепко… Ребенок…
И я указываю глазами себе на живот.
Здесь лицо Петера озаряется, будто солнцем:
— Как? Люба, милая! И ты не говорила!..
Петер целует мне лицо, шею… Потом медленно становится на одно колено и прижимается щекой к моему животу. Надолго замирает… Когда я вновь вижу его глаза, они полны счастья.
Наконец Петер поднимается:
— Я схожу с ума: там маленький Леман!!!
Я улыбаюсь, я купаюсь в любви, какую излучают его глаза.
Вижу, в глазах его появляется тревога:
— Люба, почему ты уехала?
— Я не уехала… Я здесь, с тобой… С тобой навсегда!..
Эпилог
Люба и Петер играли свадьбу дважды: в Санкт-Петербурге и в Лейпциге. И жизнь свою стали строить на два дома.
Летом у них родился мальчик, которого Люба назвала Сережей. Симпатичный крепенький малыш! Он своим родителям доставлял, понятное дело, немало хлопот, но и много-много радости.
Люба не оставила начатое дело и попробовала развить его; воплотить в жизнь идею создания собственного агентства. Петер помог ей с первичным капиталом, Люба набрала штат переводчиков, подыскала помещение под офис… И дело пошло, со временем расширилось и довольно быстро окупилось: появилась возможность открыть филиал в Лейпциге…
Вера и Надежда оставили театр. Сейчас они работают в агентстве курьерами. А вечерами усиленно изучают языки: одна — английский, другая — французский. Скоро Вера и Надежда тоже займутся переводами.
Кандидата девушки больше не видели. Люба и Петер вскоре после рождения Сережи купили у Кандидата квартиру и сейчас потихонечку обставляют ее. Есть у Любы тайная мечта: поселить в этой квартире своих родителей, чтобы Игумновы — потомки — жили там, где некогда жили их предки. Но про мечты и замыслы свои Люба до поры никому не говорит, — наверное, чтобы не сглазить.
А Кандидат… Кто-то говорил, что видел его на Брайтон Бич в роскошном «роллс-ройсе». Не исключено, что этот кто-то обознался — в Нью-Йорке много толстых людей.
