– Да вот туда, – засуетился я. – Или туда… Там можно кофе попить или чай. А еще там пирожные всякие. Ты же, наверное, любишь пирожные?
Аня рассмеялась, и мне захотелось петь.
Переходя через дорогу, я осторожно взял ее под локоть, придерживая, чтобы она не попала под машину, и в это самое мгновение отчетливо и ясно осознал, что впервые в жизни влюбился. Влюбился в совершенно незнакомую мне глухую девушку, родней которой теперь у меня никого не было.
Зайдя в кафе, я, желая произвести приятное впечатление, отодвинул для нее стул и сам сел вторым.
– Что ты будешь? – спросил я, когда официантка принесла меню. Аня пожала плечами, и я заказал два кофе и несколько пирожных.
Пару минут мы молчали. Меня бросало то в жар, то в холод, и я совершенно не представлял, что делать дальше, уже кляня себя за эту идею с кафе.
– Разкажи то нибуд, – попросила вдруг Аня.
– А что рассказать? Я и не знал, что ты… это… умеешь разговаривать…
Аня погрустнела, и я понял, что сморозил глупость. Пытаясь загладить свой проступок, я сказал, что у нее очень здорово получается. Тут мне, по правде говоря, пришлось немного приврать – говорила она не очень хорошо, и я не всегда сразу понимал ее, но довольно скоро привык и перестал обращать на это внимание.
Понемногу я узнавал Аню ближе. Оказалось, что выросла она в интернате, под двери которого была подброшена. Наверное, ее мать вела распутный образ жизни, и ребенок, тем более глухонемой, был для нее обузой. Сажать таких надо! А год назад Аня попала в храм евангелистов да там и осталась. Едой и одеждой ее снабжали, а она раздавала на улицах афишки общества и приглашения на богослужения.
Пообщавшись около часа (и совсем забыв про лекцию), мы стали прощаться. Я договорился с ней о новой встрече и, окрыленный, ушел домой. И не пройдя и ста шагов, столкнулся с Андреем и Ильей.
– Ха! – сказал Андрей. – Те же и Шольц!
Видимо, он все не мог забыть утреннего разговора.
– Привет.
Мы пошли вместе.
– Да! – внезапно воскликнул Илья. – Сейчас будете в шоке. Омар женится! Он мне сегодня сказал; говорит, в ближайшее время.
– На Кате? – спросил я.
– На Анжелике Варум, – раздраженно ответил Андрей. – Вот же баклан Кирилл! Хотя дело к этому и шло… Катя тоже девочка не промах, хорошо ему мозги заморочила. Нет, ну какой же он все-таки дурак – двадцать лет пацану, гуляй себе с телками, ни о чем думай, а он жениться собрался!
– Я и говорю, – поддакнул Илья. – Дурачок какой-то. А может, она просто залетела?
Андрей рассмеялся.
– Тогда еще лучше. Представь себе – придем через год к Омару, а по всей комнате грязные пеленки, памперсы и орущий в коляске ребенок…
– Ты нас так не пугай! – воскликнул Бар. – Будем молиться Богу, чтобы этого не было.
– А мы с Шольцем помолимся Кришне, – сказал, подмигнув мне, Андрей, намекнув на нашу с ним поездку в храм кришнаитов. – Харе Кришна, Кришна Харе…
Думая про Аню и совсем немножко про Кирилла и Катю, я вернулся домой и сразу же заснул.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
4 августа 1999 года, среда
РАССКАЗЫВАЕТ АНДРЕЙ ШОРОХОВ (ЩОРС)
Вчера Денис снова удивил меня. Я между делом зашел к нему на пару минут передать привет от Тэлы, которая вернулась в Одессу после очередного вояжа по нашей большой стране.
Но Денис ее привету не обрадовался. По обыкновению хмуро взглянув на меня, он достал из рубашки какой-то замызганный листок и протянул мне.
– Что это? – с любопытством спросил я.
– Это мои стихи, – начал сбивчиво объяснять Шольц. – Когда ты мне рассказал, что писал стихи, я тоже решил попробовать. Посмотри, получились они или нет?
Я с интересом взял листок. На первой странице было написано небольшое четверостишие:
Жизнь похожа на горящую свечу:
Проходит жизнь – свеча сгорает.
От одиночества во мраке я кричу,
Надеясь тайно, что свечи не станет.
Одобрительно кивнув головой, я перевернул страницу и прочитал написанное большими корявыми буквами название другого стихотворения: «Моей любви посвящается». Я улыбнулся, но прочитав первые строки, стер улыбку.
– Может, я сам прочитаю? – вдруг робко спросил Денис. – У меня почерк плохой, ты не разберешь.
– Давай, – согласился я. Его почерк и в самом деле был очень неразборчивым. – Только с самого начала.
– Хорошо. Слушай:
Я подарю тебе синее небо,
Теплое лето, солнечный день,
Звездную ночь на пустынном пляже,
Лунный месяц, собственную тень.
Птицу удачи, далекий закат,
Дом в тишине и цветущий сад,
Все краски Земли, мировой океан,
Исцеление всех душевных ран,
Звезды в небе над твоей головой,
Летний ливень, мотивчик простой,
Зимний вечер с его красотой…
Все для тебя. Для тебя одной.
– У меня нет слов, – пораженно сказал я. – Ты – талант. Когда ты читал, у меня даже мурашки по телу пробежали! Продолжай писать, не останавливайся.
– Тебе действительно понравилось?
– Очень, – искренне ответил я. – Был бы я твоей будущей девушкой, то уже бросился бы тебе на шею!
Шольц смутился.
– Читать дальше?
– Конечно!
Следующие три стихотворения я прослушал молча, а когда он закончил, пожал ему руку и произнес:
– Ну не знаю, что еще сказать. Пиши дальше, может, когда-нибудь твои стихи будут дети в школе учить.
– Как же, – протянул Денис. – Не с моим счастьем.
Проговорив около часа, мы стали прощаться.
– Да, – вдруг вспомнил я. – Завтра мой отец уезжает в командировку. Вечером собираемся у меня.
– Я не смогу, наверное, – промямлил Денис. – У меня другие планы на завтра, о которых я тебе пока не могу рассказать.
– Не придешь – станешь моим кровным врагом, – просто сказал я.
Отец уехал в шесть часов вечера. В половине седьмого я встретился с Омаром и Ильей, и мы зашли за Катей.
– Сегодня не смогу, – повторила она слова Шольца. – Извини, Андрей, я к тебе в другой раз зайду.
– А чем ты занята? – спросил Кирилл.
– Солнце, мне надо в центр города съездить, по делам.
– Я поеду с тобой.
– Нет, не надо, – покачала головой Катя. – Я иду к своей подруге, мы давно не виделись, что ты там будешь делать?
– Ну хорошо. Но если сможешь, заходи, о’кей?
– Да. Если не спешите, подождите меня, я оденусь. Нам все равно по пути.
