— Я приготовлю. Дай мне только минутку, чтобы проснуться окончательно.
— Он уже приготовлен. Тебе нужно только его выпить.
— О, спасибо. — Глория села в постели и протянула обе руки за чашкой с блюдцем. Немного отпила.
— Хороший. Ты сам готовишь такой?
— Да, мэм, — ответил Эдди.
Он сел на кровать, осторожно, чтобы сетка не спружинила и Глория не пролила кофе.
— Хорошо спала?
— М-м. Просто замечательно, — ответила она. Потом спросила: — А ты? Где спал, мой сияющий мальчик?
— Здесь, — ответил Эдди.
— Где это «здесь»?
— Вон там. В кресле.
— Там, там, в кресле не дам. Беги, беги, неси пироги, — сказала она. — Нет, правда, где ты спал, малыш?
— Сказал же тебе — в кресле.
— Быть не может. С такими ногами? При таких длинных ногах спать в кресле ты бы не мог. Что ты делал с ними?
— Ничего. Задницу втиснул поглубже в кресло, а ноги… не знаю. Вытянул. Они вытянулись в юго-западном направлении, я заснул, и они онемели.
— Ой, ты, должно быть, ужасно себя чувствуешь. Все ноет?
— Нет, сказать по правде, чувствую себя отлично. Я был очень усталым, когда заснул. Немного почитал, когда ты погрузилась в сон, и заснул при включенном свете. Проснулся часа в три-четыре, погасил настольную лампу, поднялся и взял пальто. Кстати. Меховое манто, в котором ты пришла в воскресенье, так и висит у меня в чулане. Забери-ка его. Отнеси туда, где взяла, ладно?
Глория как будто задумалась над этим.
— Ладно? — повторил Эдди. — Это не мое дело, Глория, и я, как уже сказал, не имею ничего против той жизни, какую ты ведешь, но только хочу, чтобы манто ты вернула. Это похоже на кражу — может быть, взять тогда манто у тебя были самые веские причины, но нельзя оставлять себе вещь, стоящую четыре или пять сотен.
— Четыре или пять тысяч.
— Черт возьми! В таком случае тем более. Господи, малышка, такие дорогие вещи страхуют. На пороге вот-вот могут появиться детективы.
— Сомневаюсь. Думаю, что могу держать манто у себя, сколько захочу.
Эдди посмотрел на нее, но быстро отвел взгляд. Встал.
— Хочешь еще кофе? Там есть.
— Это тебе не нравится, так ведь?
— Какая разница, нравится мне или нет? Я сказал тебе, что думаю. Приказывать тебе не могу.
— Ты мог бы. Иди сюда. — Глория приглашающе протянула руки. Эдди снова сел на кровать. Она прижала его голову к своей груди. — О, дорогой мой, ты не представляешь, что я готова сделать ради тебя. Эдди, ты все, что у меня есть. Ты боишься меня. Я скверная, Эдди, знаю, что скверная, но ради тебя могу быть хорошей, Эдди, дорогой мой Эдди. О! Сюда. На секунду, дорогой. На секунду. Мой малыш. Малыш, которому нужно постричься. Мой… Что это?
— Телефон, — ответил Эдди.
— Возьми трубку. Не брать — дурная примета.
— Никогда об этом не слышал.
— Это так. Иди, дорогой, ответь.
— Алло? — произнес он. — Что? Да. Я слушаю.
Пауза.
— Ах ты, сукин… — Эдди бросил трубку на рычаг. — Ручная прачечная братьев Буш. Мерзавцы.
— Та прачечная, которой ты задолжал деньги?
— О Господи. Может быть. Я забыл ее название. Кажется, вообще не знал его. Нет, это не может быть та. Братья Буш добивались новой работы, значит, это не та прачечная, куда я сдал свои вещи. Они не хотят никакой новой работы. Я хочу тебя.
— Хочешь? Вот я. Может нас кто-то увидеть из тех окон?
— Не исключено. Я займусь этим.
— Мне нужно бы встать.
— Нет, не надо.
— У меня будет ребенок.
— Не хочешь ребенка?
— Совсем не хочу. Ну да ладно.
Эдди снова сел на кровать и отвернулся. Снова поднял руки так, словно собирался забросить штрафной мяч в корзину, но теперь они были сжаты в кулаки.
— Нет, — сказал он.
— Все хорошо, Эдди, — сказала она. — Все хорошо, дорогой.
— Нет, — сказал он. — Отнюдь не хорошо.
— Я не заразная. Если беспокоишься об этом, то не нужно.
— Знаю. Я не думал об этом.
— А раньше думал. Так ведь?
— Давным-давно. Когда еще не знал тебя.
— Я бы ни в коем случае тебя не заразила.
— Знаю. Я уже об этом не думаю. Сейчас у меня на уме другое.
— Ты не любишь меня? Любишь Норму?
— Нет.
— Говорил ты ей, что любишь ее?
— Раз или два.
— А она тебя любит?
— Нет. Не думаю. Может быть.
— Точно не знаешь.
— О, я знаю точно. Не любит. Нет, Норма тут ни при чем. Я люблю тебя.
Глория коснулась его плеча.
— Знаю. А я тебя. Ты единственный, кого я любила в жизни, и единственный, кто любил меня.
— Сомневаюсь. А, ты несешь чушь.
— Нет. Я знаю, даже если не знаешь ты. А может, знаешь и не хочешь говорить. Из-за того, что я была со столькими мужчинами, ты думаешь…
— Молчи. Не говори ничего.
— Хорошо, — сказала она и умолкла, как и Эдди. Потом продолжала: — Если бы ты не знал, что я была со столькими мужчинами, любил бы меня?
— Я тебя люблю.
— Но это было бы по-другому, так ведь? Конечно. Глупо об этом спрашивать. Но ответишь мне по правде? Если бы только познакомился со мной, ничего про меня не зная, что бы ты обо мне думал?
— Нужно ли спрашивать? По-моему, в этом городе нет более красивой девушки. У тебя превосходные и лицо, и фигура.
Эдди умолк. Глория смотрела прямо перед собой, не слушая.
Ее охватило привычное отчаяние.
— О чем думаешь? — спросил он.
— М-м.
— О чем так серьезно задумалась?
— Теперь у тебя все в порядке, так ведь? И все будет в порядке, если я поднимусь, правда? Встану и буду одеваться. Будет у тебя все в порядке?
— Будет.
— Дело в том, что я знаю, каково мужчинам, когда они возбуждаются и ничего не происходит. Я бы так не поступила. Если дело тут просто в… о, не знаю. Не знаю, Эдди, как сейчас с тобой разговаривать. Если до конца дня будешь чувствовать себя паршиво из-за того, что мы кое-что начали и не довели до конца, давай доведем.
— Нет, не буду. У меня желание пропало.
— У меня тоже, но я не хочу, чтобы ты чувствовал себя совершенно выжатым.
