— М-м. Очень странно. Значит, вы не могли обедать с ней вчера у Бреворта. Она ушла первой, а вы сели в идущий из центра автобус. Но раз вы говорите так, то конечно.
— Вы собираетесь печатать все это в газете?
— Я репортер, это моя работа.
— Тогда вам нужно изложить все объективно.
— Я не смогу изложить все объективно, если будете утаивать или лгать. Послушайте, это у вас первое интервью с журналистом? Если да, позвольте вам кое-что сказать. Вскоре здесь появятся остальные ребята. «Трибюн» не скандальный листок, поэтому публикация будет лучше, если станете говорить мне правду, а не лгать. Если скажете правду, я буду знать, что печатать. Но если начнете лгать этим ребятам из бульварных газетенок, они вас совершенно запутают. Это настоящие репортеры. Я нет. Я репортер, который хочет быть театральным критиком, а эти крошки перевернут здесь все вверх дном.
— А где при этом будет полиция?
— Возможно, снаружи, наблюдать, чтобы вы не сбежали. Один парень из репортеров родился в этом районе и знает все закоулки. Так что поговорите со мной откровенно, а потом я подброшу вас к окраине. Была она подавленной, когда вы вчера ее видели?
— Да.
— Почему?
— Она не сказала. Я подумал, что у нее весенняя лихорадка.
— Ничем не намекнула, почему она подавлена?
— Нет.
— Была она беременна?
— Не думаю.
— Кто был у нее в любовниках? Многие, насколько я понимаю, но кто в особенности?
— Насколько мне известно, никто.
— Была она замужем?
— Нет. Я в этом совершенно уверен.
— Теперь вопрос, который вам не понравится. Правда, что она принимала наркотики?
— Нет, сколько я ее знал, не принимала.
— Вы были знакомы с ней долгое время?
— Два года.
— Ну, вам она всего не говорила. Определенно принимала. Каковы были ее отношения с матерью и дядей?
— Они как будто прекрасно ладили. Дядя давал ей много денег или столько, сколько они могли себе позволить. Она всегда была при деньгах и хорошо одевалась.
— Еще один вопрос. Говорила она вам когда-нибудь о самоубийстве?
— Конечно. Так же, как все. Я говорю о нем. Думаю, даже вы говорите.
— Но конкретно о прыжке с «Сити оф Эссекс»? Говорила она что-нибудь об этом вчера за обедом? Или в какое-то другое время? Я хочу узнать, было ли у нее на уме самоубийство?
— Нет, по-моему, не было.
— Я так и думаю. Во всей этой истории есть что-то странное. Я прочел достаточно детективов и знаю, что молодая девушка, красивая и все такое, не укладывает свои вещи так, как Глория, для того, чтобы покончить с собой. Это была любовная поездка, если вы не против такого выражения. Еще один вопрос, мистер Браннер.
— Вы говорили это минуту назад.
— Это важно. Просто хочу показать вам, что я не совершенный болван. Вы не общались с ее родными после вчерашнего?
— Нет. Пытался дозвониться до них, но они не отвечали. Видимо, телефон…
— Был отключен. Я так и думал, что вы это скажете. И ваш был отключен. И вы не выходили сегодня за газетой. Так откуда вы об этом знаете?
— Послушайте, уж не пытаетесь ли вы…
— Я просто даю вам пример того, чего ждать от мальчиков и девочек из бульварных газет. Умножьте это на пятьдесят и получите представление.
— Мой телефон отключен не был, так что вы ошибаетесь.
— Да, а вы лжете. О, не беспокойтесь. Я не думаю, что это сделали вы. Пойдемте, увезу вас от этих волков.
— Они в самом деле взломают квартиру?
— Возможно, нет. Я просто увезу вас отсюда по-дружески. Они интересуются не столько вами, сколько каким-то пожилым типом. Я знаю о нем только то, что он пожилой, и они тоже. Он был частью ее прошлого. Я бы сказал, очень значительной частью. Едем?
— Ладно.
— Угощу вас выпивкой. Господи, приятель, вы не думаете, что мне это нравится, а? Слушали какие-нибудь новые пластинки Луи Армстронга?
— Новые нет. Что с той девушкой, которая была с вами, игравшей на пианино?
— Сочеталась браком. Нам всем нужно вступать в брак. Вам тоже.
— Я собираюсь.
— Я дописываю роман. Как только допишу и получу деньги, устрою загул на три месяца. Окна на всякий случай заприте.
12
— Я готовлю статью о нью-йоркских газетах, — сказал Джоб Эллери Реддингтон. — Будете сохранять для меня по экземпляру каждой газеты ежедневно?
— Да, сэр. Мы получаем не все, но я могу заказать их для вас, если скажете, на какой срок вам это нужно.
— На месяц. Платить вам ежедневно?
— Это будет неплохо, — сказал киоскер.
И доктор Реддингтон каждый день выходил из своего кабинета в здании средней школы, шел к железнодорожной станции и возвращался обратно. Раскрывал каждую газету, так что финансовая страница оставалась снаружи, и вчитывался в каждое слово о деле Уэндрес. Со страхом и трепетом следил за началом, развитием и понижением в упоминании старшего мужчины, мужчины средних лет, пожилого мужчины. Доктор Реддингтон до сих пор носил при себе наличные, которые собирался уплатить Глории за обещание не упоминать его имени. Он не знал, когда ими придется воспользоваться. Готовился уехать куда-нибудь, но пока не знал куда. Затем одна, затем две, затем все газеты описали этого мужчину. Некий майор из управления артиллерийско-технического снабжения сухопутных войск во время войны, фамилию которого полицейские отказались назвать. Полицейским осточертело это дело, они не закрывали его лишь потому, что одна бульварная газета никак не оставляла эту тему. Полицейские лишь сказали, что ведут розыск этого майора для допроса.
Потом однажды полицейские объявили, что майор скончался в двадцать пятом году от сердечного приступа в поезде между Сент-Луисом и Чикаго. Тело кремировали, урну с прахом поместили в одном из чикагских колумбариев. После этого доктор Реддингтон продолжал читать нью-йоркские газеты, но пожилой мужчина там больше не упоминался, и в конце августа доктор забросил газеты и присоединился к семье, отдыхавшей в Нью-Гемпшире. Реддингтоны всегда останавливались в отеле, где женщинам запрещалось курить.
