11
Ранним утром Вальдимар конунг оторвал голову от медвежьей шкуры, на которой спал мертвым сном всю ночь, и закричал:
— Люди, к оружию!
Вернее, ему хотелось бы выкрикнуть боевой клич и тем самым вернуть свою дружину в седла, чтобы завершить наконец этот чрезмерно затянувшийся поход. Вместо этого из его пересохшей глотки вырвалось нечленораздельное сипение.
— Ну, чего хрюкаешь? — спросил самого гнусного вида приблудный ас, что сидел на корточках прямо на кострище и шевелил длинным кривым пальцем тлеющие угольки. — Давай спи дальше.
— Ты кто? — спросил Вальдимар конунг удивленно.
— В жопе долото, — сказал ас. — Но куда чаще меня называют Локи.
— Я тебя не знаю, — сказал Вальдимар конунг.
— Еще узнаешь, — обещал ас.
— Что за место, куда мы приехали! — посетовал Вальдимар конунг, поднявшись и пытаясь умыться. — Вокруг одни только жуткие рожи, какие не привидятся и в страшном сне. Что у тебя, что у старика, который напоил нас этой отвратительной брагой. А уж этот ублюдок, который корчит мне гримасы из колоды с водой, одарит медвежьей хворобой самого храброго воина.
— Мой тебе совет, конунг, — сказал Локи. — Поворачивай коней и возвращайся в свою Ирландию, найди себе дебелую девку, рыжую, как лисица после линьки, объяви ее королевой и заделай ей десяток рыжих крольчат... или корольчат, уж не знаю, что и вернее.
— Я дал слово, что найду колдунью и жестоко ее накажу, — сказал Вальдимар конунг.
— Здесь ты не столько найдешь, сколько потеряешь. Кому же ты дал свое слово?
— Диармайду Мак Мурроху. Нет, скорее Тирнану О'Рурку. Или наоборот: Диармайду О'Рурку или Тирнану Мак Мурроху. Хотя поручиться в том за давностью уже не могу.
— Видишь, как ты бываешь опрометчив! — захохотал Локи. — Раздаешь слова налево и направо кому ни попадя, словно гнутые медяки. А еще, наверное, считаешь себя хозяином своего слова. Никудышный ты хозяин, если разбрасываешься без разбору тем немногим скарбом, что нажил за всю жизнь.
— Почему я слушаю столь оскорбительные бредни? — спросил сам себя Вальдимар конунг. — Почему бы мне просто не убить этого мерзкого гоблина, чтобы скормить его потроха собакам, а из шкуры сделать знатный бубен, и так найти хоть какое-то доброе применение этой падали?
— Тебе и впрямь скоро понадобится бубен, — сказал Локи. — Должна же быть хоть какая-то музыка на твоих поминках! И все же послушайся доброго совета, конунг. Не выезжай с этого двора в направлении Утиного утеса. Там тебе не снискать ни славы, ни чести, а вот изъяну огребешь полной мерой.
— Кажется, ты мне угрожаешь, злодей? — рассердился Вальдимар конунг.
— Угрожаю?! — и Локи залился самым отвратительным смехом, какой только могла исторгнуть человеческая глотка. Хотя человеческой ее назвать было бы опрометчиво. — Конунг, я давно мог бы прихлопнуть тебя, как комара, и не тратить время на пустую болтовню. Не зря же местные жители считают меня асом!
— Что тебе помешало, если ты такой могущественный? — усмехнулся Вальдимар конунг.
— Не то мне повелели, — сокрушенно сказал Локи. — Всегда и всюду мне велят делать не то, что следует, а то, что первым взбредет в голову.
— Не к лицу мне бояться какого-то безобразного гоблина, хотя бы даже он и считал себя асом, — сказал Вальдимар конунг.
— Тут ты прав. Не меня тебе нужно страшиться, конунг. А того, о ком ты сейчас и не упомнишь. И не о лице тебе надлежит беспокоиться, а о заднице. Примерно так же, как и я сейчас крайне обеспокоен участью своего зада, что остался в доме у колдуньи с Утиного утеса.
— Для чего же я стану переживать за собственную задницу?
— Это я для красного словца, — сказал Локи. — Хотя чует мое сердце, скоро тот меч, которым ты так любишь размахивать, запросто может оказаться в твоей собственной заднице... Да и ноги, что растут у тебя из той же самой задницы, очень бы пригодились, чтобы дать деру из этих мест.
— Хорошо, что ты, сам того не ведая, указал мне верный путь, — усмехнулся Вальдимар конунг. — Еще до заката солнца я доберусь до Утиного утеса и расправлюсь с колдуньей.
— Ах, я такой глупый! — воскликнул Локи. — Ах, я разболтал самую сокровенную тайну! — И он снова загоготал. — Да только ты, конунг, легко отнимешь у меня первенство в скудоумии, если разбудишь своих людей и отправишься туда, куда тебе не следует.
— Зачем тогда ты мне выдал жилище колдуньи?
— Потому что так получится веселее. Я уже мечтаю, чтобы ты приступил к воплощению своей угрозы! Ведь ты даже представить себе не можешь, конунг, во что ты окунешься с головой, едва только покинешь двор Ульвхедина Пустого Мешка. Ты, конунг, споткнешься о каждый камень в этой долине.
— Ничего, я поеду верхом.
— У слафов есть пословица: у коня четыре ноги, но он спотыкается.
— Подковы у них плохие, — сказал Вальдимар конунг. — Или дороги никуда не годятся. Но, скорее всего, и то, и другое, и третье.
— А что же третье?
— А то, что дураки они все, коль не могут ни коня толком подковать, ни дорогу проложить.
— Жив ли твой отец, конунг?
— Отправился пировать в небесные чертоги еще до того, как я убил первого врага.
— А вот мой до сих пор коптит небеса своим костерком и тягает подружек-великанш при любом удобном случае.
— Так ты родом из великанов?! — изумился Вальдимар конунг.
— Разве не заметно? — нахмурился Локи.
— По тебея не скажешь. Однако же потому отец твой, должно быть, все еще крепок телом и здрав рассудком, что убивал всех своих врагов и крыл всех своих женщин.
— Нет, не потому.
— А почему же?
— Он никогда не считал себя умнее всех.
— Тогда не будем откладывать в долгий ящик то, что можно сложить в дорожную сумку, — сказал Вальдимар конунг. И закричал зычным голосом, как в свою лучшую пору: — Эй, люди! Поднимайтесь, мы выступаем!
Пока его ратники протирали глаза, умывались из колоды с водой и подбирали оружие, Вальдимар конунг прошел в дом, где Ульвхедин Пустой Мешок сидел у окна и смотрел, как паук охотится на муху.
— Я должен отблагодарить тебя, старик, за гостеприимство, — сказал Вальдимар конунг. — Мясо было свежим, а брага — хмельной, как ей и положено.
— Чем же ты намерен расплатиться, конунг? — спросил Ульвхедин. — Какой монетой?
— В дороге я поиздержался, — сказал Вальдимар конунг. — Но немного железа для тебя все же я припас.
С этими словами он пронзил Ульвхедина Пустого Мешка своим мечом. И тот умер, успев спросить только:
— Что тебя задержало в пути, моя хромая овца?
