Потом были похороны, потом – оглашение завещания. Коннор так и не понял, зачем это деду понадобились такие сложности, и потому держался настолько вызывающе, что не раз и не два, когда обговаривал формальности с Кэтлин, дело доходило едва ли не до драки.
Последовательность событий Коннор помнил отлично. А вот собственные переживания постарался забыть. Это кошмарное, выворачивающее наизнанку ощущение одиночества, беспомощность подростка перед лицом враждебного мира… Каким-то образом ему удалось вытеснить это из сознания, но теперь былые чувства нахлынули с удвоенной силой, изводя и терзая…
– Когда мать сбежала, мне было всего семь, – поведал он Фредерике каким-то чужим голосом. – Однажды я прихожу домой из школы, а там никого. Я забился в угол и плакал, пока отец не вернулся. Он обыскал спальню, понял, что мать ушла насовсем, подошел ко мне и велел заткнуться, дескать, мы и вдвоем отлично проживем, без нее лучше… А потом достал из тайника бутылку контрабандного виски, напился и повалился пьяным под стол. Больше я мою мать не видел.
Коннор посмотрел на жену: в ее зеленых глазах стояли слезы. Вот только этого ему не хватало! Ни в каком сочувствии он не нуждается. Ему нужно… нужно…
Черт подери, он и сам не знает, что ему нужно. Коннор притянул Фредерику к себе. Вопреки всякой логике ему казалось, будто, если он обнимет молодую женщину, боль непременно стихнет. Фредерика положила ладони ему на грудь и ласково поглаживала круговыми движениями больших пальцев.
– Мой дед… – прошептан Коннор. – Я так ему и не сказал, что люблю его.
– Ничего, – утешила Фредерика. – Сдается мне, он об этом отлично знал.
Коннор приподнялся на локте и залюбовался женой, мысленно хватаясь за тонкую соломинку надежды: а вдруг она права? Он запустил пальцы в ее густые волосы, привлек ближе – и поцеловал долгим, трепетным поцелуем.
Тело его мгновенно пробудилось в жизни. Коннор поверить не мог, что, едва закончив любовную игру, он готов начать все сначала. И, уже уступая напору страсти, подумал о том, какая она теплая, какая нежная и соблазнительная… и как он от нее зависит. Где-то в глубинах подсознания зажегся огонек, слабый свет, манящий его в колдовские пределы, где прежде он не бывал.
Скажи ей. Скажи, что любишь ее…
Слова эти пронеслись в его голове, так и не задержавшись, не сложившись в единый узор. Коннор уже давно слышал их. Эти слова порождали каждый взгляд украдкой, каждая многозначительная пауза, каждый удовлетворенный вздох в ночи, но он всякий раз заглушал их, вытеснял куда-то на периферию сознания.
Коннор постоянно внушал себе, что его отношения с Фредерикой ограничиваются сексом и не продлятся дольше, чем с любой другой женщиной из числа его бессчетных подружек. Но позже, когда они лежали обнявшись в темноте, утомленные и счастливые, уже погружаясь в дрему, Коннор вновь услышал знакомые слова: «Скажи ей, что ты ее любишь».
Нет. Это просто иллюзия. Сон. Ему приснилась вечная любовь – так умирающему от жажды путнику снится ручей. Он грезит о воде, видит вдалеке манящий мираж, ползет к нему, исполненный надежд, и, из последних сил добравшись до места, убеждается, что прекрасное видение исчезло без следа. А Коннор знал, что скорее умрет от жажды, нежели позволит себе увлечься миражами – и потом обреченно смотреть, как между пальцев утекает песок.
Фредерике не спалось. Уже слыша рядом ровное, размеренное дыхание спящего мужа, молодая женщина в сотый раз прокручивала в голове события последних двух дней, и по щекам ее струились слезы. Она открыла Коннору глаза на некие неприятные истины, и, кажется, он тому не обрадовался.
Не слишком ли она переусердствовала? Но ведь невооруженным глазом видно, как Кон мучается, как хочет поговорить по душам хоть с кем-нибудь… Ну вот, они поговорили… И вышло только хуже. Наверное, это эгоистично с ее стороны – приставать к мужу с расспросами. Но ведь им осталось прожить вместе так недолго, у нее каждая минута на вес золота…
Фредерика недаром заговорила про Яблочко. Ей действительно не хотелось расставаться с полюбившейся красавицей кобылой, но еще она окольным путем постаралась выяснить, по-прежнему ли Коннор намерен продать ферму.
Увы, после прошлой ночи планы его нисколько не изменились. Да и с чего бы им меняться? Коннор О'Салливан с самого начала ясно дал ей понять, что через шесть месяцев они разойдутся в разные стороны. Она даже соглашение заключила, где об этом написано черным по белому. Так чего же теперь горевать и плакать?
Потому что я его люблю, вздохнула Фредерика. Ну и что с того? Надо выбросить эту мысль из головы. Да, она влюблена в мужа по уши, но для Коннора она лишь орудие для достижения собственных целей, не более. Так, случайная остановка по пути… И скоро он устремится дальше – с деньгами на счету и с новыми, далеко идущими планами. Молодая женщина с трудом сдержала всхлип. А чего она ждала? Что Коннор О'Салливан влюбится в нее до безумия и захочет остаться с ней навсегда?
За окном уже посветлело, а сон все не приходил. Не в силах долее сдерживать слезы, Фредерика встала с постели – тихонько, чтобы не разбудить мужа, – ушла в ванную и долго плакала там навзрыд. А выплакавшись, поняла, что уже не сможет держаться с Коном как ни в чем не бывало, не сможет за завтраком посмотреть ему в глаза, непринужденно улыбнуться и спросить, не положить ли ему, скажем, еще яичницы. Ей нужно время… время успокоиться, разобраться в себе и в собственных чувствах, время примириться с судьбой.
Фредерика наскоро оделась, прокралась к выходу, села в машину, включила зажигание и на полной скорости рванула с места. Бидди – единственная настоящая подруга, что есть у нее в жизни. Бидди все поймет, даже если заявиться к ней ни свет ни заря, броситься на грудь и долго, взахлеб рыдать, сетуя на свою горькую участь.
Коннор слышал сквозь сон гул мотора, но не придал этому значения. Может, неугомонную Кэтлин спозаранку понесло в конюшни. А может, кто-то ошибся адресом. В дверь не позвонили – вот и ладно.
Проснувшись спустя часа два, Коннор, к своему изумлению, обнаружил, что жены рядом нет. Он встал и направился в коридор.
Дом опустел. Мертвую тишину нарушало только мерное тиканье часов. Коннор заглянул в ванную – никого. И в кухне – ни души. На столе одиноко белела записка. «Я у Бидди», – гласила она.
Коннор рассеянно смял записку в кулаке и отшвырнул в угол. Он не особенно встревожился, просто изрядно удивился, и только. Может, у них в клубе «Эрин» возрождается очередная Добрая Старая Традиция. Например, Жены и Матери графства Слайго вместе встречают рассвет, распевая древние гимны плодородия… Или дурацкие пирожки нужно отвезти на распродажу с утра пораньше. А вчера, в упоении после первой брачной ночи, Фредерика забыла упомянуть о своих планах.
Без нее дом казался унылым и безликим. Коннор рухнул на табурет и посидел минуты три, тупо глядя в пространство. Часы все тикали. До чего это звук действует на нервы! Он вскочил, снял часы со стены, выдрал батарейку, швырнул ее в мусорное ведро. Вернулся к столу и вновь уселся, подперев голову руками. Теперь на него невыносимо давила тишина. Зря он отключил часы, право слово! Безмолвие куда хуже.
