— Привет, Марьетт, вы пришли взять пробу?
Андре никогда не питал особо нежных чувств к Марселю Марьетту. Его отбор проб считался «долей дьявола», и неспроста: он немало способствовал естественной убыли вина, которую профессионалы называли «долей ангелов». После визита Марьетта всегда возникала необходимость доливать бочки.
— Погода сегодня прекрасная, и я подумал, что обход шато сам напрашивается. У вас всего восемьдесят бочек?
— Да, остальное пока еще в бродильном чане.
Андре всегда держал часть вина в чане, поскольку дубовые бочки поглощали нектар, так же как испарение и «десятина» Марьетта. К тому же долив препятствовал окислению вина.
Бенедикта осветляла в бочках мерло. Смотритель незаметно наблюдал за ней, осветление вина требовало неукоснительной точности. Нельзя класть больше четырех белков на двухсотдвадцатипятилитровую бочку. Взбив яйца, Бенедикта осторожно ввела смесь в бочку.
— Марк, не поможете ей?
Студент с улыбкой подчинился.
— Розлив по бутылкам в сентябре?
Андре утвердительно кивнул.
— Вы в своем роде эстет… Осветлять и сцеживать до ассамбляжа — дело необычное!
Смотритель никак не отреагировал.
— Ладно, у вас есть бутылки для снятия проб?
— Нет, у меня их нет, и прежде я хотел бы поговорить с вами наедине.
Бывший жандарм говорил твердым и чуть ли не угрожающим тоном. Андре держался настороженно. Оставив помощников, они пошли по галереям, увитым трехметровыми виноградными лозами.
— Я хотел бы напомнить вам о вашем вчерашнем удивлении.
— Хорошо. По поводу чего?
— По поводу исчезновения Фернандо.
— Ведь расследование ведете не вы? Так что…
Бывший жандарм злобно тыкал пальцем в грудь смотрителя:
— Не пытайся меня перехитрить, это может плохо кончиться.
От Марьетта уже попахивало вином. Тыльной стороной ладони Андре вытер лицо, смахивая брызги слюны. Взгляд его стал холодным и суровым. Мужчины еще дальше углубились в известняковые галереи.
— А ну, говори, что ты видел!
Повернувшись, смотритель схватил уполномоченного по снятию проб за воротник и прижал к стене.
— Отстань от меня!
Унтер-офицер не сопротивлялся, изображая спокойствие. Он нашел слабое место противника, и это доставляло ему удовольствие. Он решил продолжить свою игру:
— Осветляя, ты силой высвобождаешь вино, ты обкрадываешь его. Пришло время прояснить тайну, Андре. Признавайся, это ты посеял смуту в городе, а?
— Ты что себе вообразил, мерзавец!
— Осторожней, никакого насилия, а не то я могу преспокойно превратить твое марочное мерло в обычное столовое вино. Ты ведь знаешь, что профсоюз прислушивается к моему мнению…
— Не угрожай мне, иначе кончишь свои дни, утонув в бочке с вином.
Андре отпустил отставного жандарма. Марьетт направился к выходу. Оказавшись рядом со студентами, он воскликнул:
— Даю тебе время до завтра, ясно? Я требую объяснений! — Затем Марьетт повернулся к Бенедикте: — Вы же не станете выбрасывать все эти желтки? Вы знаете рецепт канеле?
— Ну… Да.
— Отлично! Завтра я приду забрать пробы, а заодно и канеле.
— Она не слишком обрадовалась нам.
— Это последняя из моих забот, на меня давит Журдан, и мы должны продвигаться в расследовании.
— Я взяла компас и еще два электрических фонаря.
— Мартен дал мне рацию. Если повезет, мы сможем переговариваться с теми, кто наверху. Он вместе с Нгуеном будет ждать, пока мы не выйдем обратно.
Галерея погружена в полную тьму. Она, должно быть, два метра в ширину и два метра в высоту. Луч одного из фонарей высветил стайки испуганных летучих мышей. Чуть дальше свисают мини-сталактиты от одного до двух сантиметров. Полицейские осторожно продвигались вперед. Несмотря на время года, земля местами была немного липкой. Издалека смутно доносился шум подземного источника, которому удавалось пробить себе путь сквозь известково-глинистые слои. На влажном песке были отчетливо видны отпечатки рифленых подошв.
— Какие здоровенные башмаки, босс!
— Да, походные. Они слишком изношены, а то можно было бы установить марку и выйти на след.
Полицейские оказались на перепутье, напротив четырех других галерей. Две из них — очень широкие, почти в четыре метра. Земля здесь была сухая, и следы стали неясными.
— Знаешь, галереи протянулись более чем на сотню километров.
— Настоящий лабиринт… Я страдаю клаустрофобией… А мы не позаботились о нити Ариадны.
— Теперь уже не видно никаких следов, остается положиться на чутье. Давай направо.
— После тебя.
Проход стал гораздо шире. Эхо подхватывало голоса полицейских. Надя трижды чихнула:
— Черт, здесь холодно…
— А главное, очень сыро.
— Как ты думаешь, где мы сейчас?
— Улица Гюаде. Посмотри, здесь написано. Наверху, на стене, почти у самого потолка, кто-то вывел имя жирондиста.[24]
Послышались позывные радиопередатчика Нади.
— Первое подразделение крысам…
— Это Мартен, скажи ему, что все идет хорошо.
Кюш протянул радиопередатчик своей коллеге и продолжил разведку.
— Крысы первому подразделению, сообщение принято, все хорошо, мы выходим, следы кончаются.
Треск радиопередатчика отозвался эхом во всех галереях. Лежавший в темноте в нескольких шагах мужчина, несмотря на кляп, пытался позвать на помощь. Вскоре полицейские удалились, предоставив несчастного его безысходному отчаянию.
В «Дубовую бочку» Тьерри Кюш попал уже после двадцати двух часов. В баре собрались несколько постоянных посетителей, в их числе Анж Дютур, унтер-офицер Марьетт и Эрве Монлор. За стойкой стоял Кристоф Блашар, ему помогала дочь Памела. Проголодавшийся капитан приветствовал завсегдатаев и подозвал хозяина:
— Патрон, есть еще возможность получить бутерброд?
— Разумеется, с чем желаете?
— С ветчиной, маслом, корнишонами. А не могли бы вы добавить еще и кока-колу?
— Заметано! Сюда или в номер?
— В номер, спасибо.
Полицейский направился к лестнице, собираясь подняться в комнату номер семь.
