Мальчик вкусно и сытно позавтракал и после еды приободрилсяи повеселел. Этот завтрак был замечателен тем, что и хозяйка и гость относилисьдруг к другу снисходительно, забывая о высоте своего звания; и в то же время нигость не сознавал, что ему оказывается милость, ни хозяйка. Женщина собираласьпокормить этого бродягу объедками где-нибудь в уголке, как кормят бродяг илисобак, но ее мучила совесть, что она изругала его, ей хотелось чем-нибудь этозагладить, и она посадила его за один стол с собою и своими детьми и —умышленно подчеркивая это — обращалась с ним, как с равным. Король со своейстороны укорял себя за то, что не оправдал доверия семьи, которая отнеслась кнему так ласково, и решил искупить свою вину, снизойдя к ним и не требуя, чтобыфермерша и дети стояли и прислуживали ему, в то время как он будет кушать одинза столом, как приличествует его сану и званию. Каждому из нас полезно иногдаотложить в сторону свое чванство. Добрая женщина весь день была счастлива,хваля себя за свое снисхождение к маленькому бродяге, а король тоже был доволенсобой, потому что подарил своим благоволением простую крестьянку.
Когда завтрак был съеден, фермерша велела королю вымытьпосуду; это в первую минуту смутило его, и он хотел было отказаться, но потомсказал себе: «Альфред Великий присматривал за лепешками; без сомнения, он вымылбы и посуду, если бы его о том попросили. Попробую-ка и я!»
Проба оказалась неудачной; он был очень изумлен, так какдумал, что вымыть деревянные ложки и миски — пустое дело. Занятие это оказалосьскучным и хлопотливым, однако король кое-как справился.
Ему уже не терпелось продолжать путь, но отделаться отдомовитой фермерши было не так-то легко, она давала ему то одну, то другуюработу, и он все исполнял добросовестно и довольно успешно. Между прочим, онапосадила его вместе с девочками чистить зимние яблоки, но это у него неладилось, тогда она велела ему наточить кухонный нож; потом заставила егорасчесывать шерсть, и он скоро решил, что давно перещеголял доброго короляАльфреда в разных показных геройствах, которые выходят такими замечательными врассказах и исторических книгах, словом! — что с него достаточно. И когда послеобеда фермерша дала ему корзинку с котятами и велела их утопить, он отказался.Вернее, он собирался отказаться, так как чувствовал, что надо же где-нибудьпоставить точку и что удобнее всего отказаться именно топить котят, — но емупомешали. Помешали Джон Кенти, с коробом разносчика за спиной, и Гуго!
Король увидел обоих негодяев, приближавшихся к воротам,прежде чем они успели его заметить; не сказав ни слова, он взял корзинку скотятами и тихонько вышел в заднюю дверь. Котят он оставил в сенях, а сампустился во всю прыть по узкому переулку.
Глава 20
Принц и отшельник
Теперь он был скрыт от дома высокой изгородью. В смертельномстрахе, он напряг все силы и помчался к далекому лесу. Он ни разу неоглядывался до тех пор, пока не достиг лесной опушки; тогда он оглянулся иувидел вдали двух мужчин. Этого было достаточно; он не стал рассматривать их, апоспешил дальше и не убавлял шага, пока не очутился в сумрачной чаще леса. Туттолько он остановился, полагая, что теперь он в безопасности. Он чуткоприслушался, — кругом стояла глубокая, торжественная тишина — тяжелая тишина,угнетавшая душу. Лишь изредка, напрягая слух, он различал звуки, но такиеотдаленные, глухие и таинственные, что казалось, то были не настоящие звуки, алишь их стонущие и плачущие призраки. Эти звуки были еще страшнее той тишины,которую они нарушали.
Вначале он хотел до самого вечера не двигаться с места, ноот бега он вспотел, и теперь ему стало холодно; пришлось идти, чтобы согретьсяходьбой. Он пустился прямиком через лес, надеясь выйти где-нибудь на дорогу, ноошибся. Он все шел и шел; но чем дальше, тем, казалось, гуще становился лес.Стемнело, и король понял, что скоро наступит ночь. Он содрогнулся при мысли,что ему придется заночевать в таком жутком месте; он стал торопиться, но отэтого двигался еще медленнее, так как в полутьме не видел, куда ступает, и то идело спотыкался о корни, запутывался в ветках и колючих кустах.
Как он обрадовался, когда, наконец, увидел слабый огонек! Оносторожно подошел к огоньку, часто останавливаясь, чтобы оглядеться иприслушаться. Этот огонек светился в оконце убогой маленькой хижины. Оконцебыло без стекол. Король услыхал голос и хотел убежать и спрятаться, но,разглядев, что тот, кому принадлежал голос, молится, передумал. Он подкрался кокну, единственному во всей хижине, приподнялся на цыпочки и заглянул внутрь.Комната была маленькая, с земляным полом, плотно утоптанным; в углу былоустроено ложе из камыша, покрытое изодранными одеялами; тут же у постеливиднелись ведро, кружка, миска, несколько горшков и сковородок; рядом невысокаяскамейка и табурет о трех ножках; в очаге догорало пламя. Перед распятием,освещенным одною только свечой, стоял на коленях старик, а возле него, настаром деревянном ящике, рядом с человеческим черепом, лежала раскрытая книга.Старик был большой, костистый; волосы и борода у него были очень длинные ибелые, как снег; на нем было одеяние из овечьих шкур, ниспадавшее от шеи допят.
«Святой отшельник! — сказал себе король. — Наконец-то мнеповезло!».
Отшельник поднялся с колен. Король постучался. Низкий голосответил:
— Войди, но оставь грех за порогом, потому что земля, накоторую ты ступишь, священна!
Король вошел и остановился. Отшельник устремил на негоблестящие, беспокойные глаза и спросил:
— Кто ты такой?
— Я король, — услышал он ответ, простой и скромный.
— Добро пожаловать, король! — в восторге воскликнулотшельник.
Затем, лихорадочно суетясь и беспрестанно повторяя «добропожаловать!», отшельник подвинул скамейку к огню, усадил на нее короля,подбросил в огонь охапку хвороста и возбужденно забегал по комнате из угла вугол.
— Добро пожаловать! Многие искали приюта в этом святилище,но оказались недостойны и были изгнаны. Но король, отвергший корону, презревшийсуетные почести, подобающие его сану, и облекшийся в лохмотья, чтобы провестисвои дни в святости и умерщвлении плоти, — он достоин, он желанный гость! Он останетсяздесь до самой кончины.
Король поспешил прервать его и сообщил ему подлинныеобстоятельства дела, но отшельник не обратил на его слова никакого внимания,даже, невидимому, не слышал их, а продолжал говорить с возрастающим жаром и всеповышая голос:
