чтобы здоровые не выдавали себя за больных. Ночью госпитальщик обходил кельи, чтобы удостовериться, кто на самом деле был больным, а кто притворялся. В случае смерти монаха он выслушивал исповедь умирающего и давал ему отпущение грехов.
Привратник отвечал за безопасность монастыря. Это был монах среднего возраста и могучего телосложения с твердым, устоявшимся характером. Привратник спал при монастырских вратах, и когда колокол возвещал о завершении последней службы, он запирал ворота и относил ключи аббату.
Монахи, отказавшись от мирской жизни, не представляли угрозы для правителей, потому, как правило, их не беспокоили. Монастыри были островками относительного мира посреди моря человеческих страданий. Многие из тех, кто уходил в монастырь, поступали так лишь для того, чтобы выжить.
Независимость от мира подразумевала для монахов необходимость самостоятельно производить все, в чем они нуждались. Монастырское хозяйство развивалось под защитой двойных стен – тех, что ограждали владения обители, и тех, что воздвигала вера. Даже во времена варварских нашествий завоеватели редко осмеливались трогать монастыри, опасаясь ссориться с неведомым Богом. Хозяйственные постройки монастыря – скотный двор, огороды, конюшня, кузница и другие мастерские – были единственными на всю округу.
Только в монастыре создавались запасы продовольствия на черный день, лишь у монахов всегда имелось все необходимое для изготовления и ремонта скудного сельскохозяйственного инвентаря. Была в монастыре и мельница, на которую окрестные земледельцы едва не молились. Аббат считал священной обязанностью монастыря заниматься благотворительностью, поэтому зерно для крестьян мололи бесплатно. Кроме того, монахи раздавали хлеб крестьянам в голодный год, лечили больных и утешали страждущих.
Эсташа посылали на самые разные работы: в поле, на конюшню, в свинарник, помогать каменщикам, которые строили новую звонницу… Обычно он исполнял свой наряд с тупым безразличием. И только одно место привлекало его и в какой-то степени примиряло с тяготами монашеской жизни – ветряная мельница.
Монастырский умелец сделал ее не такой, как обычно. Мельницу – довольно громоздкое деревянное сооружение – можно было поворачивать вокруг оси навстречу ветру с помощью длинного дышла. Поэтому крылья мельницы крутились практически без остановки.
Работать на мельнице приходилось немного; вилланы и сервы (крепостные крестьяне), которые привозили зерно для помола, сами таскали мешки наверх, а Эсташ лишь засыпал их содержимое в короб. Жернова вращались с тихим хрустом, в воздухе белым полупрозрачным облачком висела тонкая мучная пыль, приятный хлебный запах щекотал ноздри, и тяжелые, мрачные мысли юноши неожиданно приобретали легкость и способность к полету далеко за пределы монастыря.
А еще Эсташ в мельнице наконец обретал способность общаться на отвлеченные темы с другим человеком. Им оказался мельник, мужчина преклонных лет, которого звали брат Миллард. Его монашеское имя и переводилось как «хранитель мельницы». По натуре он был добродушным и легким в беседе, но иногда под его острым испытующим взглядом Эсташу становилось не по себе. Судя по шрамам на лице брата Милларда, прежняя жизнь мельника была насыщена приключениями. Похоже, он немало повоевал и перенес много невзгод. Так оно и оказалось.
Обычно о том, что происходило в его судьбе до монастыря, никто из иноков особо не распространялся. Эта тема считалась запретной. Разве что кто-нибудь в порыве откровенности расскажет эпизод-другой. Или какую-нибудь байку из мирской жизни. Это негласное правило поначалу существовало и в отношениях Эсташа с Миллардом.
Мельник почему-то сразу начал испытывать к юноше благосклонность, а когда однажды увидел, какие узлы вяжет новициат, его грубоватое лицо расплылось в широкой улыбке.
– Э, да ты моряк, дружище! – сказал Миллард. – Молодой, сильный. Да и ножик у тебя, я вижу, непростой. Похоже, несмотря на молодость, человек ты бывалый… – Мельник улыбнулся с хитрецой.
Эсташ оставил все свое оружие и защитное снаряжение дома. Но от навахи отказаться не смог. Она была как бы связующей нитью, соединяющей его с прошлым, которое он не мог (да и не хотел) забыть. Тем более, что все монахи имели ножи, без которых трапеза была невозможной. Да и в быту нож был первой необходимостью.
– И охота тебе киснуть здесь, среди черной братии? – продолжал Миллард. – Я уверен, что у тебя, в отличие от твоего покорного слуги, грехов не наберется и на малую суповую миску. Это мне уже некуда деваться – ни дома, ни семьи, ни денег, ни здоровья, да и грехи мои такие, что их нелегко замолить.
– От небесного предначертания не сбежишь, – мрачно ответил Эсташ.
– А тебе известно, какую судьбу тебе назначило провидение? Конечно, нет! Поэтому хватит бить поклоны и натирать мозоли на коленях, смело поднимай парус – и вперед, к новым приключениям. Схоронить себя заживо в монастырских стенах не лучшая идея, уж поверь мне, старому морскому скитальцу…
С той поры такие разговоры случались каждый раз, как только Эсташа направляли работать на мельницу. Да и сам он стремился почаще видеться с братом Миллардом. Разговорчивый мельник много чего повидал в своей жизни.
Он ушел в море шипбоем, как и Эсташ, но провел в нем долгие двадцать лет. Судя по некоторым намекам, Милларду довелось не только служить в военном и купеческом флотах, но и побыть в шкуре пирата. О жизни морских разбойников мельник рассказывал так смачно, с такими интересными подробностями, что зачарованный его трепом юноша мог сидеть неподвижно часами, раскрыв рот от удивления. Несмотря на то, что и ему пришлось походить по морям, его жизнь на корабле в качестве шипбоя показалась ему совершенно пресной.
То ли дело – похождения пиратов…
Так прошла зима. К весне Эсташ словно проснулся от глубокого сна, полного кошмарных сновидений. Прежде стылая кровь вдруг забурлила в его жилах, изрядно окрепшие мышцы после тяжелых монастырских работ неожиданно захотели ощутить тяжесть оружия, а запахи моря, которые принес свежий весенний ветер, напрочь перебили аромат церковного ладана и восковых свечей. И в начале мая Эсташ принял решение покинуть монастырь.
Он окончательно убедился, что святоша из него не получится.
Глава 9. Графский сенешаль
Возвращение блудного сына не сильно обрадовало сеньора Бодуэна Баскета. Он уже смирился с тем, что Эсташ наконец угомонился и должен принять монашеский постриг, посвятив остаток своей беспутной жизни служению Всевышнему. Тем более, что дела семейства Баскетов значительно пошатнулись, часть поместий пришлось продать с торгов за долги, и рассчитывать на свою долю в наследстве Эсташу не приходилось.
Впрочем, он и так был самым младшим в семье, а значит, все имущество после кончины пэра, согласно закону, должно было распределиться между двумя его старшими братьями.
Эсташу семейные проблемы были безразличны. Денег у него вполне хватало, чтобы начать новую жизнь и без отцовского наследства. Оказавшись в родных
